3. Упадок сил

Выдав на свет свои монументальные труды, Кеплер почувствовал свой обычный упадок сил.

И тут он вернулся к своей давнишней и постоянной мечте, к гармонии сфер, убежденный в том, что вся Новая Астрономия представляла собой лишь ступень к окончательной цели в его "требующих много потов и усилий поисках путей Господних" (Astronomiae pars Optica, из посвящения Рудольфу II). Кеплер опубликовал две полемические работы по астрологии, брошюру по кометам, еще одну – касательно формы снежинок, вел объемистую переписку относительно истинной даты рождения Христа. Кроме того, он не бросал свои календарные и погодные предсказания: как-то раз, когда страшная гроза затмила небо в полдень, как Кеплер и предсказал днем ранее, люди на улицах Праги восклицали, указывая на тучи: "Глядите, это Кеплер грядет".

Теперь он был знаменитым в ряде стран исследователем, членом итальянской Accademia dei Lincei[260] (предшественницы Королевского Общества), но гораздо всего он был рад тому обществу избранных, в котором он вращался в Праге:

Имперский Советник и Первый Секретарь, Иоганн Польц весьма благосклонен ко мне. [Его жена и] вся его семья знамениты здесь, в Праге, своей австрийской элегантностью, своими изысканными и благородными манерами; так что, благодаря их влиянию, я и сам продвинусь как-нибудь в этом, хотя, естественно же, мне до них весьма далеко (…) Несмотря на бедность моего дома и на низость моего положения (но они считают, что я должен принадлежать к дворянскому сословию) я обладаю свободным доступом в их дом (из письма Безольду, 18 июня 1607 г.).

Подъем социального статуса Кеплера можно проследить по личностям крестных его двух детей, родившихся уже в Праге: то были жены алебардщиков в первом случае, и графов Палатината и послов – во втором. Можно отметить нечто чаплиновское в попытках Кеплера соблюсти социальные приличия: "Что за комиссия, Создатель[261], заботиться о том, чтобы пригласить пятнадцать-шестнадцать женщин посетить мою жену у колыбели, изображать из себя радушного хозяина, рассыпать перед ними комплименты у самого входа! (письмо Херварту от 10 декабря 1604 г.). Хотя теперь он носил тонкие одежды и испанские гофрированные воротники, жалование его вечно задерживали: "Мой голодный желудок поглядывает словно собачонка на своего хозяина, который обычно подкармливает его" (письмо Херварту от 24 ноября 1607 г.).

Путешественники, приезжающие в Прагу, вне всякого сомнения, находились под впечатлением динамической личности Кеплера и его быстрого, словно ртуть, ума; но сам он все так же страдал от недостатка уверенности в себе – того хронического недуга, на который успех действовал как временное успокоительное, но окончательно так и не побежденного. Времена непостоянства лишь усиливали чувство незащищенности; Кеплер жил в постоянном страхе нищеты и голода, что только усложнялось его маниакальной ипохондрией:

Вы спрашиваете о моих болезнях? То была бессимптомная горячка, начавшаяся в желчном пузыре, возвращавшаяся целых четыре раза, поскольку я четырежды согрешил со своим питанием. 29 мая моя жена путем докучливых домогательств заставила меня полностью выкупаться. Она погрузила меня в ванную (поскольку она опасается общественных бань), наполненную хорошо нагретой водой; этот жар причинил мне страдания, мои внутренности стиснулись. 31 мая по привычке я принял легкое слабительное. 1 июня я пустил себе кровь, тоже в соответствии с привычкой; никаких острых заболеваний не было, даже подозрений на какие-либо не было, чтобы поступать таким образом, не имелось даже астрологических рекомендаций (…) После пускания крови несколько часов я чувствовал себя неплохо; но к вечеру кошмарный сон вновь устроил мне непроходимость кишок. И, конечно же, желчь тут же проникла мне в голову, минуя внутренности (…) Мне кажется, что я один из тех людей, у которых желчный пузырь открывается в желудок напрямую; такие люди, как правило, живут недолго (в письме к Д. Фабрициусу от 11 октября 1605 г.).

Даже без ипохондрии, у Кеплера имелись определенные причины к опасениям. Его покровитель – император сидел на очень нестабильном троне; хотя, говоря по правде, Рудольф очень редко восседал на нем, предпочитая скрываться от своих одиозных современников среди механических игрушек и часов, драгоценных камней и монет, реторт и алембиков. В Моравии и Венгрии шли войны и мятежи, так что казна была пустой. В то время, как сам Рудольф прогрессировал от эксцентричности к апатии и меланхолии, его брат кусок за куском отнимал у него владения; другими словами, окончательное отречение Рудольфа было всего лишь вопросом времени. Несчастный Кеплер, у которого отобрали его средства существования в Граце, уже видел грозящее ему второе изгнание, и уже начал еще раз потягивать за все возможные шнурки, вытягивать щупальца и хвататься за соломинки. Но его родичи-лютеране в любимом Вюртембурге не желали иметь ничего общего с их enfant terrible, Максимилиан Баварский, равно как остальные князья, притворились, будто не слышат его просьб. Через год после публикации Новой Астрономии мы видим Кеплера не способным проводить какую-либо серьезную работу, "мой разум в плачевной заморозке".

И вот тут-то случилось событие, которое не только растопило разум Кеплера, но и заставило его кипеть и булькать.