7. Декрет Священной Канцелярии

И так случилось, что 23 февраля года 1616 от Рождества Христова, через четыре дня после того, как они были созваны, цензоры (или же эксперты-богословы) Священной Канцелярии собрались, чтобы дать заключение относительно двух тезисов, которые были им предложены:

Первый: Солнце является центром всего мира, и оно абсолютно неподвижно относительно локальных движений.

Второй: Земля не является центром вселенной, она же не является неподвижной, но вращается как вокруг самой себя, так и в соответствии с суточным движением.

Цензоры единогласно признали первый тезис

бессмысленным и абсурдным с философской точки зрения и формально еретическим, поскольку стоящим в явном противоречии с учением Священного Писания, во многих местах выраженного убедительно и в соответствии с совместным изложением и интерпретацией Святых Отцов и докторов богословия.

Что касается второго тезиса, было заявлено, что он "подлежит той же философской цензуре, а с точки же зрения теологии является, как минимум, ошибкой в вероучении.

Но вердикт цензоров пока что был отведен под давлением более просвещенных кардиналов. Он был опубликован лишь спустя семнадцать лет. А вот 5 марта Конгрегация по вопросам Индекса запрещенных книг издала более умеренный декрет, в котором зловещее слово "ересь" не появляется:

И поскольку той же Священной Конгрегации стало ведомо, что фальшивая и противоречащая Священному Писанию пифагорейская доктрина о движении Земли и неподвижности Солнца, проповедуемая Николаусом Коперником в De revotionbus orbium coelestium и Диего Цунигу[320] в его Иове, уже распространилась, как можно убедиться из письма некоего кармелита, опубликованного Лаццаро Скириджио в 1615 году в Неаполе под названием Письмо Благочестивого Отца, мастера Паоло Антонио Фоскарини, кармелита, о взглядах пифагорейцев и Коперника относительно движения земли и неподвижности солнца, и о новой пифагорейской системе мира; в котором упомянутый отец пытается доказать, что упомянутая доктрина, касающаяся движения Земли и неподвижности Солнца в центре мироздания, соответствует истине и не противоречит Священному Писанию; и вот затем, чтобы подобные взгляды не распространялись более с ущербом для католической веры, постановляется, что упомянутые Николаус Коперник и его De revotionbus orbium coelestium, а так же Диего Цунига и его Иов должны быть запрещены вплоть до момента внесения поправок, а книга о. Паоло Антонио Фоскарини, кармелита, будет полностью запрещена и осуждена. Следует так же запретить и другие книги, которые обучают тому же самому, что и делается настоящим декретом, осуждая и запрещая их все поочередно. В доказательство чего настоящий декрет был подписан собственноручно и припечатан печатью достойнейшего и благочестивейшего кардинала от св. Цецилии, епископа в Альбано, сегодня, 5 марта 1616 года.

Этот документ принес с собой последствия, которые и до настоящего времени дают о себе знать. Если можно так выразиться – это была трещина, которая привела к распадению на две части глыбы науки и веры. Потому-то важно, чтобы мы тщательно проанализировали его значение и намерения, пропуская пока что его психологический контекст и исторические последствия.

Прежде всего, следует повторить, что цензоры говорили о ереси, но в декрете это слово не содержится. Мнение цензоров стало известно публике в 1633 году, когда Галилей во второй раз довел до конфронтации, и этот декрет был процитирован в вердикте процесса ученого. И даже тогда оно оставалось юридическим мнением, не санкционированным папским авторитетом, и как таковое оно не был обязательным для исполнения верующими и иерархами Церкви. Потому-то неподвижность Земли так никогда и не стала догматом веры, а неподвижность Солнца – ересью.

Декрет тоже обладает правовым характером. Выдала его Конгрегация Индекса запрещенных книг, но он не был подтвержден ни папским заключением ex cathedra, ни решением собора, следовательно, ранка догмата он не обрел. Это было сознательной политикой. Нам даже известно то, что кардиналы Барберини и Гаэтани заставили поступить так Павла V, которому хотелось сделать из Коперника еретика, и basta! Все эти вопросы постоянно подчеркивались апологетами католической церкви, но подобного рода тонкости уходили вниманию человека обычного. Независимо от того, приняло характер догмата или нет, но осуждение коперниканской системы в 1616 году как "фальшивой и противоречащей Священному Писанию", а затем, в 1633 году, как "формально еретической", полностью хватило, чтобы принести катастрофические последствия.

Совершенно иным является вопрос, каким образом декрет повлиял на свободу научных дебатов. Во-первых, здесь следует обратить внимание на то, что хотя Галилей был главным виновником, его имя упомянуто не было, его книг в Индекс никто не вносил. Столь удивительно и различие, с которым отнеслись к De revolutionibus Коперника и книги Фоскарини. Труд Коперника запрещают "вплоть до момента введения поправок", а вот книга Фоскарини "полностью запрещена и осуждена". Причину находим в предыдущем предложении декрета: Фоскарини попытался показать, будто бы коперниканская доктрина "соответствует истине и не противоречит Священному Писанию", в то время как Коперника ни в чем подобном не обвиняют. Через несколько дней после того, как Конгрегация издала декрет, Галилей заявил, будто бы Церковь

продвинулась лишь до того, что признала (коперниканские) взгляды как такие, которые не находят подтверждения в Библии. Так что они запретили лишь те книги, которые научно пытаются показать, будто бы система не противоречит Библии. (…) Из книги Коперника будет удален десяток предложений предисловия, направленных Папе Павлу III, в которых автор говорит, что его доктрина не кажется ему противоречащей Библии, еще я слышу, что могут быть удалены те фрагменты, в которых Земля называется звездой (в письме Пиччене от 6 марта 1616 года).

Единственной опубликованной работой Галилея, в которой появляется его положительное упоминание относительно системы Коперника, были его Письма о солнечных пятнах[321]. Но, поскольку это упоминание рассматривало данную систему как гипотезу, цензуре оно не подверглось.

То есть, можно сказать, что после выхода декрета в свет проблема свободы дискуссий и научных исследований обстояла практически точно так же, как и до его выхода. астрономы могли обсуждать систему Коперника и вычислять орбиты планет так, как будто бы те вращались вокруг Солнца, но при условии, что высказывались они в категориях гипотетических. Галилей отказывался идти на компромисс, а декрет этот компромисс выдавил. Но вот простым сынам Церкви декрет давал понять, что разговоры о том, будто бы Земля вращается – это дело нехорошее и противоречащее вере. Скептикам, в свою очередь он сигнализировал, что Церковь объявила войну науке.

Труд Коперника оставался в Индексе запрещенных книг в течение четырех лет. В 1620 году были опубликованы "поправки", которые, как Галилей и предполагал, были несущественными[322]. Поправки провел тот самый кардинал Гаэтани, которому ранее, вместе с будущим Папой Урбаном VIII, удалось смягчить сердце разгневанного Павла V. С тех пор католические издатели имели право вновь печатать De revolutionibus, только вот в течение ближайших трехсот лет ни один издатель, и не важно, католический или протестантский, этой возможностью не воспользовался. Сохранившиеся экземпляры первого издания 1543 года стали подлинными библиографическими редкостями. Сама книга, независимо от того, что для чтения была непригодной, сделалась исключительно предметом мелкого любопытства, она полностью потеряла актуальность в свете наблюдений Тихо Браге, открытий Кеплера и изобретения подзорной трубы. Коперниканство было лишь девизом, но не пригодным к защите самой себя астрономической системой.

Подведем итоги: временный запрет на труд Коперника не повлиял отрицательно на развитие науки, он всего лишь распылил в нашей культуре яд, который носится в воздухе до сих пор.

Понятное дело, было бы наивным считать, будто бы Церковь ставила коперниканству палки в колеса исключительно или даже в основном потому, что оно, вроде как, отрицало чудеса из Книги Иисуса Навина либо другие библейские фрагменты. Тридентский собор заявил, что "следует удерживать мелочные умы в плане интерпретации Священного Писания вопреки авторитету традиции по вопросам веры и морали". Вот только, "мелочными умами", против которых декрет был направлен, были лютеране, а не математики, такие как Коперник, труд которого вышел в свет за два года перед началом тянувшегося целых восемнадцать лет собора. Реальная опасность, которое вело за собой удаление Земли из центра мироздания, имела более широкий радиус поражения. Ибо оно нарушало всю структуру средневековой космологии.

Беллармино сказал как-то в проповеди: "Это же как люди подобны лягушкам. С открытыми ртами гонятся они за приманкой вещей, до которых им не должно быть дела, а коварный удильщик, дьявол, способен выловить на эту приманку их целые толпы". Римляне и вправду начали обсуждать проблемы "до которых им не должно быть дела": Населены ли иные планеты? Если да, то могут ли их обитатели происходить от Адама? Если Земля – планета, то нужен ли ей ангел, который бы приводил ее в движение – и где этот ангел? Научные открытия они интерпретировали и с точки зрения фундаментализма, и с точки зрения лягушек, точно так же как богословы интерпретировали веру.

Только в прошлом христианство подобного рода кризисы уже преодолевало. Оно переварило шарообразность Земли и существование антиподов, хотя ранее верило в мир в форме скинии завета, прикрытый горними водами. От Лактанция и Августина христианская концепция мира перешла к космосу Фомы Аквинского и Альберта Великого, к первым намекам о бесконечности у Николая Кузанского, к пост-аристотельской физике францисканцев и пост-птолемеевской астрономии иезуитов.

Только этот прогресс был медленным и постепенным. От вселенной опоясанной стенами, от иерархии великой цепи бытия невозможно было отказаться, пока те не будут заменены столь же сплоченным видением мира, а видение такое еще не существовало. Оно сформировалось только тогда, когда ньютоновский синтез изменил перспективу видения. В подобного рода обстоятельствах единственной возможной стратегией было упорядоченное отступление, сдача тех позиций, которые стали такими, которые невозможно стало удерживать – например, неизменность неба, которое отрицали новые звезды, кометы и солнечные пятна, либо даже сама Земля, как центр всех перемещений на небе, что отрицали спутники Юпитера. В рождении всех этих "опасных новинок" выдающую роль играли астрономы ордена иезуитов, генералом которого был Баллармино. Они втихую отказались от Птолемея и приняли систему Тихо Браге: планеты вращаются вокруг Солнца, а вместе с Солнцем – вокруг Земли (точно так же, как четыре "звезды Медичи" вращаются вокруг Юпитера, а вместе с Юпитером – вращаются вокруг Солнца). Причины метафизической осторожности были теологическими, а научной осторожности – эмпирическими: пока не был выявлен звездный параллакс, то есть кажущееся изменение неподвижных звезд в результате перемещения Земли в пространстве, перемещение это не было доказано. В этой ситуации системой мира, которая лучше всего соответствовала наблюдаемым фактам, это была система Тихо Браге. К тому же она обладала тем преимуществом, что был компромиссным. Делая из Солнца центр движения планет, она готовила почву под полностью гелиоцентрическую систему, если бы был доказан звездный параллакс или какое-либо иное открытие перевесило равновесие весов в его пользу. Как мы еще убедимся, Галилей отбросил и этот компромисс.

Сторонники Галилея, которых он успел убедить своей блестящей аргументацией, если не брать нескольких исключений, не имели особого понятия об астрономии. А вот Беллармино поддерживал постоянный контакт с астрономиями из Римской Коллегии. У него был достаточно открытый ум, чтобы знать – и заявить в письме к Фоскарини – что христианство можно помирить с подвижностью Земли, точно так же, как ранее это было сделано в отношении шарообразности. Но он знал и то, что это была весьма сложная и трудная операция по подгонке, изменяющая всю метафизическую структуру, и потому предпринимать ее можно было лишь в случае крайней необходимости. Необходимости же, пока что, еще не было.

Эта ситуация была резюмирована профессором Барттом в том фрагменте, который частично я уже цитировал:

Можно спокойно сказать, что даже если бы в отношении коперниканской астрономии не существовали какие-либо религиозные оговорки, разумные люди во всей Европе, в особенной же степени, эмпирически согласные с тобой, посчитали бы не слишком разумными призывы к тому, чтобы предложить недоказанные творения не контролируемому воображению, а не солидное здание, возводимое постепенно, в течение столетий, из подтвержденных чувственных переживаний человека. Об этом стоит помнить в свете сильного давления на эмпиризм, который царит в нашей нынешней философии. Современные эмпирики, если бы они жили в XVI столетии, были бы первыми в очереди на выброс за двери новой системы[323].

Так что нечего удивляться, что декрет от 5 марта, хотя он и должен был привести за собой драматические последствия и сильно смутил сторонников Галилея – иными, и не только фанатиками и людьми темными, был принят с облегчением. Это находит отражение в письме монсеньора Кверенго, того понятливого наблюдателя, которого я уже цитировал:

Все рассуждения Синьора Галилея растворились в алхимическом дыму, с тех пор как Священная Канцелярия заявила, что признание его взглядов является явным отступлением от безошибочных догматов Церкви. Так что , наконец мы вернулись на безопасную, непоколебимую Землю, и теперь нам не надо порхать вместе с нею словно стадо муравьев, ползущих по надувному шару (цитируется по Сантильяне, стр. 124).