2. Наследник

Сотрудничество между де Браге и Кеплером в общей сложности продолжалось восемнадцать месяцев, до самой кончины Тихо. По счастью для них обоих, и для потомства, они лишь часть данного времени находились во взаимном контакте, поскольку Кеплер дважды возвращался в Грац, где оставался, если все учитывать, на восемь месяцев, чтобы устроить собственные дела и вывезти имущество жены.

В первый раз он отправился в Грац вскоре после примирения с Тихо, в июне 1600 года. Хотя мир между ними и был восстановлен, в отношении будущего сотрудничества так ничего и не определилось[235], так что Кеплеру пришлось раздумывать: возвращаться ему к Тихо или не возвращаться. Он до сих пор надеялся либо сохранить свою должность м заработную плату в Граце, поскольку ему гарантировали длительный отпуск, либо же получить пост в родимом Вюртемберге – о чем он мечтал всю свою жизнь. Он написал Маэстлину и Херварту, своим приемным отцам номер Один и Два, намекая на то, что номер Три его разочаровал; вот только ничего из этого не вышло. Он отослал эрцгерцогу Фердинанду трактат о солнечном затмении, ответа тоже не получил; зато в этом трактате он наткнулся на кое-что, чего он даже и не разыскивал: там имелась "сила в Земле", которая влияла на движение Луны, сила, которая уменьшалась пропорционально расстоянию. Поскольку автор уже приписал физическую силу Солнцу в качестве объяснения движения планет, зависимость перемещений Луны от подобной земной силы была следующим важным шагом к концепции универсального притяжения.

Но подобные реверансы не могли отвлечь эрцгерцога от его планов искоренения ереси в собственных землях. 31 июля и в последующие дни все обитатели Граца лютеранского вероисповедания, всего чуть больше тысячи, должны были прибыть, один за другим, в заседание церковной комиссии, и либо заявить о своем желании вернуться в лоно римско-католической веры, либо быть изгнанными. На сей раз не делалось никаких исключений, даже для Кеплера – хотя ему даже выплатили половину выходного пособия и пообещали другие финансовые привилегии. Через день после того, как Кеплер предстал пред лицом комиссии, по Грацу разошлись слухи, якобы ученый передумал и заявил о собственной готовности сделаться католиком. Колебался Кеплер или нет, утверждать невозможно; но в любом случае, искушение он преодолел и отправился в изгнание со всеми последствиями.

Он выслал Маэстлину последний сигнал SOS (9 сентября 1600 года(. Начинается он с трактата, посвященного солнечному затмению 10 июля, которое Кеплер наблюдал посредством camera obscura своей собственной конструкции, возведенной посреди рыночной площади Граца – что принесло ему двойной результат: во-первых, вор стащил у него кошелек с тридцатью флоринами, во-вторых, Кеплер лично открыл новый, крайне важный закон оптики. Письмо продолжается угрозой, что Кеплер со всем семейством собирается спуститься по Дунаю прямиком в объятия Маэстлина, чтобы занять профессорский пост (пускай даже и небольшой), который Маэстлин, в чем нет ни малейших сомнений, для него обеспечит; кончает же Кеплер просьбой, чтобы Маэстлин молился за него. Маэстлин ответил, что помолится он с радостью, но больше для Кеплера, "стойкого и храброго мученика Божьего" (письмо от 9 октября 1600 года) он ничего сделать не может; и после того ни на единое письмо Кеплера в течение целых четырех лет он не отвечал. Возможно, он считал, будто бы все, что от него зависит, он сделал, так что теперь очередь Тихо присмотреть за юным дарованием.

Сам же Тихо печальным новостям был рад. Он сомневался в том, вернется ли Кеплер к нему и приветствовал блудного сына еще и потому, что к этому времени его старший помощник, Лонгомонтанус, от него ушел. Когда Кеплер сообщил ему о вынужденном изгнании, он написал в ответ, что тот может возвращаться немедленно – "без каких-либо сомнений, со всей возможной спешкой, с верой в сердце" (письмо от 28 августа 1600 года). Еще он прибавил, что во время последней аудиенции у императора, он подал прошение о том, чтобы Кеплера официально закрепили за его обсерваторией, и что император кивнул в знак согласия. Но в постскриптуме к длинному и эмоциональному письму, Тихо не смог удержаться об упоминании дела, которое было одной из главных причин несчастного настроения Кеплера в замке Бенатек. Как только ученый прибыл туда, Тихо нагрузил на него докучливую задачу написания брошюры по опровержению претензий Урсуса; и хотя Урсус к этому времени уже скончался, Тихо настаивал на том, чтобы надоедать ему и в гробу. Более того, Кеплер был обязан написать опровержение на брошюру Джона Крейга, врача короля Иакова Шотландского, в которой Крейг осмелился усомниться в теориях де Браге, касающихся комет. Для Кеплера не было ничего веселого в том, чтобы понапрасну терять время на эти напрасные усилия, чтобы услужить тщеславию Тихо; вот только никакого иного выбора у него не было.

В октябре он вновь приезжает в Прагу, со своей женой, зато без мебели и другого движимого имущества, которое пришлось оставить в Линце, поскольку у него не было денег на перевозку. Снова он страдал от приступов перемежающейся лихорадки, и вновь считая, что это чахотка. Кивок императора в знак согласия относительно трудоустройства не был подкреплен конкретными действиями, так что Кеплер с женой вынуждены были жить исключительно от щедростей де Браге. По требованию императора, который пожелал, чтобы его придворный математик был на расстоянии вытянутой руки, Тихо пришлось покинуть уют и роскошь Бенатека и переехать в пражский дом, из которого семейство Кеплеров, поскольку у тех не было денег, заставили съехать с занимаемой ими квартиры. В течение последующих шести месяцев у Кеплера было мало времени на астрономию, он полностью был занят написанием ненавистной ему полемики, направленной против Урсуса и Крейга, и лечением своих действительных и выдуманных недомоганий. Фрау Барбара, которая и в лучшие дни не отличалась веселой душой, ненавидела чужие обычаи и узкие, извилистые улочки Праги, вонь которых была способна "отогнать даже турок", как писал некий современный английский путешественник[236]. Семейство Кеплера выпивало горькую чашу изгнанников до самого дна.

Весной 1601 года богатый отец фрау Барбары умер в своей Штирии – ценой обращения в католицизм он заплатил за право умереть в родной земле. Это дало Кеплеру замечательный предлог оставить семью на попечение Тихо и выехать в Грац, чтобы сохранить наследство. В этом он не преуспел; зато оставался в Граце еще четыре месяца и, похоже, чувствовал себя там превосходно, обедая в домах местных дворян как бы в знак того, что ему запрещено возвращаться в родной дом; поднимался в горы, чтобы измерить кривизну земной поверхности; писал яростные письма Тихо, которого он обвинял в том, что он не дает достаточно денег фрау Барбаре, и заботливо спрашивал у последней, действительно ли Елизавета Браге, которой наконец-то было дано согласие на брак с Юнкером Тенгнагелем, "проявляет признаки беременности будущим ребенком" – появившемся на свет через три месяца после венчания. В Прагу он возвратился в августе, хотя миссия его никак завершена не была, зато здоровье вернулось в норму, а настроение было просто замечательным. Ему оставалось еще два месяца до решающего поворота в жизни.

13 октября 1601 года был гостем на ужине в пражском доме барона Розенберга. Среди иных приглашенных был имперский канцлер, так что компания была благородной; но с тех пор, как у Тихо появилась привычка развлекать их королевские величества, в связи с чем привык к громадным количествам выпивки, трудно понять, почему он не справился с ситуацией, в которой очутился. Кеплер тщательно задокументировал случившееся в Дневнике Наблюдений – некоем журнале, в который заносили все важные события в домашнем хозяйстве Браге:

13 октября Тихо Браге, в компании Мастера Минковица, обедал за столом преславного Розенберга, и удерживал внутренние воды дольше, чем того требовали приличия. Когда он стал пить дальше, он почувствовал, что давление в пузыре усиливается, но предпочел вежливость потребностям здоровья. Когда же он возвратился домой, то едва ли мог помочиться.

В начале его болезни Луна находилась в оппозиции к Сатурну… [после того следует гороскоп на тот день].

После пяти бессонных ночей, он мог слить свои внутренние воды с ужасными болями, но и так уход мочи был затруднен. Бессонница не уходила, а внутренняя горячка постепенно вела к исступлению; а еда, которую он потреблял, и которую не мог удерживать, только усиливала положение. 24 октября его горячка на несколько часов отступила, природа победила, и он мирно упокоился среди соболезнований, молитв и плача своих домашних.

Таким образом, начиная с этой даты, серии небесных наблюдений были прерваны, его же собственные наблюдения за тридцать восемь лет подошли к концу.

Той последней ночью, в состоянии легкой горячки, он снова и снова повторял слова, как будто некто, пишущий поэму:

Да не будет жизнь моя напрасной.

Нет никакого сомнения, что эти слова следовало бы поместить на титульный лист его трудов, тем самым посвящая его работы в память и на пользование потомства.

В эти свои последние дни, лишь только боли хоть чуточку отступали, великий датчанин отказывался соблюдать диету, он заказывал и жадно поедал любое пришедшее ему на ум блюдо. Когда горячка и бред возвращались, он лишь тихонечко повторял слова о том, что надеется, что жизнь его была не напрасной (ne frusta vixisse videar). Значение этих последних слов становится понятным, поскольку они были адресованы Кеплеру[237]. Это было то же самое желание, которое Тихо высказал в своем первом письме: Кеплер должен построить новую вселенную на основе системы не Коперника, но де Браге. Но, похоже, он уже знал, что открывают его горячечные просьбы, что Кеплер собрался сделать совершенно противоположное, использовав наследие Тихо Браге исключительно для себя.

Тихо был похоронен в Праге с громадной помпой, его гроб несли двенадцать имперских лейб-гвардейцев, перед гробом несли личный герб, его золотые шпоры и вели любимого коня.

Через два дня, 6 ноября 1601 года, личный секретарь императора, Барвиц, вызвал Кеплера в свой дом, чтобы назначить того, в качестве преемника Тихо, на должность Имперского Математикуса.