3. Остров Чародея

Король Дании Фридрих II, чью жизнь спас приемный отец Тихо, покойный вице-адмирал, был покровителем философии и искусств. Когда Тихо все еще был студентом двадцати четырех лет, внимание короля было привлечено к необычному юноше, и он пообещал ему в качестве синекуры доходы от первой же освободившейся канонии. В 1575 году, когда репутация Тихо уже была установлена, сам он, любящий путешествовать и, как все остальное, устраивающий это с шиком и помпезностью, совершал тур по Европе, навещая приятелей, в основном – астрономов, во Франкфурте, Базеле, Аугсбурге, Виттенберге и Венеции; среди них был и Landgraf Вильгельм IV из Касселя. Сам ландграф был чем-то большим, чем аристократ-дилетант; он сам построил обсерваторию на башне в Касселе и был настолько предан астрономии, что однажды, когда ему сообщили, что его дом загорелся, он спокойно завершил наблюдения и лишь потом соизволил обратить внимание на пожар.

Он чувствовал в юном датчанине родственную душу и уже после визита того попросил у короля Фридриха предоставить Тихо средства для постройки своей собственной обсерватории. Когда Браге возвратился в Данию, Фридрих предложил ему сделать выбор из различных замков; но тогда Тихо отказался, поскольку сам задумал устроить свою резиденцию в Базеле, очаровательном и цивилизованном старинном городе, завоевавшем любовь Эразма, Парацельса и других знаменитых гуманистов. Но теперь уже Фридрих по-настоящему возжелал сохранить Тихо для Дании и в феврале 1576 года послал гонца – юношу аристократического происхождения с приказом ехать днем и ночью – с королевским указом молодому ученому возвращаться и немедленно встретиться с королем. Тихо приказу подчинился, и король сделал ему предложение, подобное сказке: остров в Зунде между Копенгагеном и замком Эльсинор, длиной в три мили, площадью более двух тысяч акров плоской земли, поднявшейся из моря на белых скалах. Здесь Тихо мог построить себе дом и обсерваторию за счет государства Дания, к тому же ему еще полагались ежегодные пособия и всяческие синекуры, которые бы делали его доходы одними из крупнейших в стране. После недели раздумий Тихо куртуазно принял во владение остров Вэн[226] и все сопутствующие денежные средства.

Королевский указ, подписанный 23 мая 1576 года, гласил следующее:

Мы, Фридрих Второй и прочая и прочая сообщаем всем, что мы, своей милостью передаем и обещаем оплачивать в дальнейшем и этим открытым письмом подтверждаем то, что передаем и обещаем оплачивать, любимому нами Тюге Браге, сыну Отто, владетелю Кнудструпа, нашему человеку и слуге, нашу землю острова Вэн, со всеми нашими и королевскими обитателями и слугами, что проживают там, со всеми рентами и гербовыми сборами, что приходят оттуда и передаются нам и короне, с правами владеть, пользоваться и удерживать, свободно и без шума, без какой-либо арендной оплаты, в течение всех дней его жизни, так долго, как он живет и желает продолжать свои studia mathematices…

И таким образом стало возможным существование сказочного Ураниборга на острове Вэн, где Тихо жил двадцать лет и учил весь мир методам точных наблюдений.

Новое владение Тихо, которое сам он называл "островом Венеры, в просторечии именуемым Вэн", имело и свои старинные традиции. Довольно часто о нем отзывались как о "Багряном острове" – по причинам, которые английский путешественник шестнадцатого века поясняет в своем рассказе:

Сами датчане считают, будто бы остров Вэн обладает существенным значением, так что даже завели себе байку, будто бы король Англии за владение сим островом предложил бы столько багряного сукна и одежды с монограммой Розы на каждой из них, сколько покрыло бы всю площадь этого клочка суши.

Еще на острове имелись какие-то развалины тринадцатого столетия, которые датский фольклор каким-то образом связывал с сагой о Нибелунгах. Обитатели острова, распределенные по четырем десяткам ферм, объединяемые небольшой деревушкой, сделались крепостными Тихо, который правил ими будто бы некий восточный деспот.

Обсерватория Браге, "Ураниборг", выстроенная немецким архитектором под надзором самого Тихо, была символом его характера, в котором стремление к тщательности и точности соединилось с фантастической экстравагантностью. Обсерватория представляла собой подобное крепости чудовище, как говорили "составившее эпоху в истории скандинавской архитектуры", но на сохранившихся гравюрах выглядящее, скорее, чем-то средним между Палаццо Веккьо[227] и Кремлем, ренессансный фасад его увенчан луковицеобразным куполом; на флангах стояли цилиндрические башни, вершины каждой из которых были съемными, в этих башнях хранились инструменты астронома; башни соединялись галереями с часами, солнечными часами, глобусами и аллегорическими фигурами. В подвале находились личная типография Тихо, на которую шла бумага из личной бумажной мельницы, его алхимические печи и личная тюрьма для непокорных крепостных. Помимо того, у него имелась личная аптека, личные угодья с дичью, искусственные рыбные пруды; единственное, чего ему не хватало: его личного прирученного лося. Его выслали из сухопутных поместий Браге, но до острова он так и не добрался. Пережидая ночь в замке Ландскрона, лось забрался в чью-то пустую комнату, где так набрался крепкого пива, что упал с лестницы, переломал ноги и умер.

В библиотеке Ураниборга находился самый крупный из звездных глобусов Браге, пяти футов в диаметре, изготовленный из бронзы, на котором, в течение двадцати пяти лет, неподвижные звезды гравировались одна за другой, после того, как их точное расположение заново определялось Тихо и его помощниками в ходе составления небесных карт; глобус стоил пять тысяч талеров, что равнялось зарплате Кеплера за восемьдесят лет. В юго-западном кабинете бронзовая дуга самого большого квадранта Браге – четырнадцати футов в диаметре – была прикреплена к стене; пространство внутри дуги было заполнено фреской, изображавшей самого Тихо, окруженного его инструментами. Впоследствии Браге прибавил к Ураниборгу вторую обсерваторию, "Стьоэрнеборг" (Звездный Город), которая была полностью выстроена под землей, чтобы защитить инструментарий от вибраций и ветра, над уровнем земли возвышались лишь куполообразные крыши; "так что даже из чрева земного мог он показать дорогу к звездам и ко славе Божией". Обе обсерватории были заполнены приспособлениями и автоматами, включая статуи, поворачивающиеся на скрытых механизмах, и система сообщений, позволяющая хозяину звонить в колокольчик в комнате любого из своих помощников – а гости считали, будто бы он созывает их каким-то колдовским путем. Гости же прибывали непрерывным потоком: ученые, придворные, аристократы и короли, среди них – Иаков VI Шотландский.

Жизнь в Ураниборге не была в точности такой, которую следовало бы ожидать от семьи ученого, скорее всего она походила на жизнь двора некоего ренессансного владыки. Один банкет в честь почетных гостей сменялся другим, в которых председательствовал неутомимый, сильно пьющий, подобный Гаргантюа хозяин, проявляющий самые различные виды эксцентричности, втирающий мазь в свой серебряный нос, время от времени бросающий лакомые кусочки своему шуту Йеппу, сидящему у ног хозяина под столом и беспрестанно трещащему среди всеобщего шума. Этот Йепп был карликом, по слухам он обладал даром предчувствия, что было доказано в ряде случаев[228].

И на самом деле, Тихо представляет собой исключение из сухих, вечно сомневающихся, невротичных гениев науки. Он был, и это правда, не гением творения, но всего лишь гигантом методичных наблюдений. Тем не менее, он проявлял все тщеславие гениальности в своих беспредельно поэтических излияниях. Его стихи были даже более ужасны, чем у каноника Коппернигка, но количество их намного больше – ведь Тихо не нуждался в издателе, поскольку у него имелась собственная бумажная фабрика и собственная типография. Стихи и эпиграммы Браге можно сравнить со стенами и украшениями Ураниборга и Стьоэрнебурга, они изобилуют эпиграфами, посвящениями и аллегорическими украшательствами. Наиболее впечатляющее творение украшало стены его главного кабинета; оно представляло восемь величайших астрономов во всей истории, от Тимохариса до самого Тихо, после чего говорилось о "Тихониде", еще не народившемся наследнике – и там была строфа, выражающая надежду, что его великий предок будет им гордиться.