8. Расхождение орбит

Реакцией Галилея на те услуги, которые предоставил ему Кеплер, как мы уже видели, было полное молчание. Посол Тосканского герцогства при дворе императора Рудольфа тут же порекомендовал ему послать Кеплеру телескоп, тем самым давая возможность ему удостоверить, пускай и post factum, открытия Галилея, которые он воспринял на доверии. Галилей ничего подобного не сделал. Телескопы, производимые его мастерской, он дарил различным аристократическим покровителям.

Так прошло целых четыре месяца; была напечатана брошюра Хорки, разногласия достигли своего пика, и до сих пор ни один из реномированных астрономов публично не подтвердил, будто бы видел луны Юпитера. Приятели Кеплера начали отговаривать его от подтверждения того, чего сам он не видел; ситуация сложилась просто невыносимая[272]. 9 августа он снова писал Галилею:

(…) Вы возбудили во мне громадное желание увидеть Ваш инструмент, так чтобы, наконец, я и сам мог насладиться, как Вы сами, зрелищем небес. Среди инструментов, находящихся здесь в нашем распоряжении, самые лучшие увеличивают всего в десять раз, остальные – едва ли раза в три (…)

Он говорит относительно собственных наблюдений Марса и Луны, выражает свое негодование плутовством Хорки; после чего продолжает:

Закон требует, что доверять следует всем, если только не доказано обратное. И насколько более доверия требуется в случае, когда обстоятельства гарантируют недоверие. Так что, и в самом деле, сейчас мы рассматриваем уже не философскую, но правовую проблему: неужто Галилей сознательно обманывает весь мир фальшивкой? (…)

Я не желаю скрывать от вас, что в Прагу поступило несколько писем от ряда итальянцев, и в них они отрицают, будто бы в ваш телескоп можно видеть планеты.

Я сам задал себе вопрос, как такое возможно, что столь многие отрицают [существование этих планет], включая даже тех, которые сами владеют телескопами (…) Потому-то я и прошу у вас, мой Галилей, как можно скорее указать для меня свидетеля. Из различных писем, написанных вами третьим лицам, я узнал, что такие свидетели у вас имеются. Сам же я не имею возможности назвать какое-либо достоверное свидетельство, если не считать вашего (…)[273]

На сей раз Галилей поспешил ответить, похоже, испуганный перспективой потери самого могущественного из своих союзников:

Падуя, 19 августа 1610 г.

Мой ученейший Кеплер, я получил оба ваши письма. На первое, которое вы уже опубликовали, я отвечу во втором издании собственных наблюдений. Пока же я хочу поблагодарить вас за то, что вы первый, и практически единственный, человек, который полностью воспринял мои утверждения, хотя у вас не было никаких доказательств; так что благодарю вас за ваши откровенные и благородные мысли.

Далее Галилей должен сообщить Кеплеру, что он не может арендовать ему свой телескоп, который дает тысячекратное увеличение, поскольку он уже передал его Великому Герцогу, который "пожелал выставить его в собственной галерее среди наиболее ценных сокровищ". После этого, Галилей юлит относительно сложностей в конструировании инструментов равного совершенства, потом заканчивает уклончивым обещанием, что он, возможно, сумеет, как можно скорее, изготовить новые телескопы "и отослать их моим друзьям". Кеплер так ничего от него и не получил.

В следующем параграфе Галилей пишет, будто Хорки и грубая чернь выдвигают все новые и новые оскорбления; "но Юпитер игнорирует и великанов, и пигмеев; Юпитер находится в небесах, а сикофанты могут лаять, сколько им пожелается". После этого Галилей вспоминает просьбу Кеплера относительно свидетеля, но все так же не может назвать ни одного астронома; "в Пизе, Флоренции, Болонье, Венеции и Падуе многие уже видели (звезды Медичи), но они все еще молчат и колеблются". Вместо имени свидетеля Галилей указывает имя своего нового покровителя, Великого Герцога, и еще одного из членов семейства Медичи (который вряд ли бы стал отрицать существование звезд, названных в честь его фамилии). После того Галилей продолжает:

В качестве последующего свидетеля я предлагаю самого себя, которому единственному наш Университет выплачивает пожизненное жалование в тысячу флоринов; ни один математик не получал столько; я же стану получать эти деньги даже в том случае, если бы луны Юпитера обманули нас и исчезли.

После горьких упреков в адрес собственных коллег, "большинство из которых не способно идентифицировать Юпитер или Марс и, возможно, даже Луну", Галилео делает заключение:

Так что же нам сделать? Давайте смеяться над глупостью толпы, мой Кеплер (…) Хотелось бы мне иметь побольше времени, чтобы смеяться вместе с вами. Вы бы хохотали во всю глотку, дражайший мой Кеплер, если бы вы могли слышать то, что главные философы Пизы говорили против меня Великому Герцогу (…) Но уже наступила ночь, и я больше не могу беседовать с вами (…)

Это второе, и последнее, письмо, которое Галилей когда-либо написал Кеплеру (если только не считать краткого представительского письма, переданного Кеплеру через итальянского путешественника семнадцатью годами позднее, в 1627 г.). Первое, следует вспомнить, было написано тринадцать лет назад, и его ведущей темой была порочность философов и глупость черни, и которое завершалось тоскливым замечанием: "ах, если бы существовало побольше людей вроде Кеплера". И теперь, в письме, написанном только лишь через тринадцать лет, Галилей вновь выделяет Кеплера как уникального союзника, с которым следует смеяться над глупостью мира. Но, если учесть то затруднительное положение, в которое его верный союзник попал по собственной воле, письмо не оказывало никакой помощи. В нем ни слова не говорится относительно продвижения наблюдений Галилея, о которых Кеплер очень желал услышать; в нем не упомянуто новое важное открытие, сделанное Галилеем, но о котором он за день до этого сообщил послу Тосканы в Праге. Само же это сообщение было следующим:

"SMAISMRMILMEPOETALEUMIBUNENUGTTAURIAS."

Эта бессмысленная последовательность букв представляла собой анаграмму слов, описывающих новое открытие. Цель ее заключалась в обеспечении приоритета находки, не раскрывая самого ее содержания, чтобы кто-либо другой не мог заявить о своем первенстве. Еще со времен дела с пропорциональным циркулем, Галилей тщательно пытался установить приоритет собственных наблюдений – даже тогда, как мы еще услышим, если приоритет ему и не принадлежал. Но какими бы, в общем, ни были его мотивы, сложно ими объяснить тот факт, что он просил посла Тосканы представить головоломку перед глаза издергавшегося в ожидании Кеплера, которого он никак не мог подозревать в том, будто бы тот сворует его ценное открытие.

Бедный Кеплер пытался решить анаграмму и терпеливо развернул ее в то, что сам называл "строкой на варварской латыни": "Salve umbistineum geminatum Martia proles" – "Приветствую вас, горящие близнецы, отпрыски Марса"[274]. То есть, он верил, будто бы Галилей открыл еще и спутники Марса. Только лишь спустя три месяца, 13 ноября, Галилей снизошел до того, чтобы открыть решение, но, естественно же, не Кеплеру, но Рудольфу, поскольку Джулиано ди Медичи сообщил итальянскому ученому о том, насколько велико любопытство императора.

А решение было следующим: "Altissimum planetam tergeminum observavi" – "Я наблюдал высочайшую из планет [Сатурн] в тройной форме". Телескоп Галилея не был достаточно мощным, чтобы открыть кольца Сатурна (они были открыты только лишь полвека спустя Гюйгенсом); Галилей считал, будто у Сатурна имеются две маленькие луны на противоположных концах, и что они находятся очень близко к самой планете.

Через месяц Галилей высылает очередную анаграмму Джулиано ди Медичи: "Haec immatura a me jam frustra legunturoy" – "Напрасно я разыскивал эти незрелые вещи". Еще раз Кеплер перепробовал ряд решений, среди которых было следующее: "Macula rufa in Jove est gyratur mathem, etc." ("На Юпитере имеется красное пятно, которое вращается математически"); после чего написал Галилею в отчаянии:

Умоляю вас не удерживать от нас разгадку слишком долго. Вы должны видеть, что имеете дело с честными немцами (…) подумайте о том, в какое затруднительное положение заводит меня ваше молчание (письмо от 9 января 1611 года).

Галилей раскрыл секрет месяцем спустя – и вновь, не прямо Кеплеру, но Джулиано ди Медичи: "Cynthiae figuras aemulatur mater amorum" – "Мать любви [Венера] проявляет формы Цинтии [Луны]". Галилей открыл, что Венера, как и Луна, демонстрирует фазы – от узкого серпика до полного диска и обратно – доказательство того, что она вращается вокруг Солнца. Он же посчитал это доказательством верности системы Коперника – но это не так, поскольку соответствует и египетской, и системе Тихо Браге.

А в это время наконец-то сбылось одно из сильнейших желаний Кеплера: лично увидеть новые чудеса на небе. Один из покровителей Кеплера, электор Эрнест Кельнский, герцог Баварии, был одним из тех, кого Галилей почтил дарением своего телескопа. Летом 1610 года Эрнест посетил Прагу по государственным делам, и на это короткое время одолжил собственный телескоп Императорскому Математику. Таким образом, с 3 августа по 9 сентября Кеплер получил возможность увидеть спутники Юпитера лично. Результатом стала еще одна короткая брошюра: Наблюдения – Отчет о четырех бродячих спутниках Юпитера, в которой Кеплер подтверждает, теперь уже на основании личного опыта, открытие Галилея. Работа была незамедлительно перепечатана во Флоренции, и она была первым публичным подтверждением путем прямого наблюдения, существования лун Юпитера. Это же было первым появлением в истории самого термина "спутник", который Кеплер предложил в предыдущем своем письме Галилею (от 25 октября 1610 года).

И на этом личный контакт между Галилеем и Кеплером заканчивается. Во второй раз Галилей прервал переписку между ними. В последующие месяцы Кеплер посылает еще несколько писем, которые Галилей оставляет без ответа, либо же на которые отвечает посредственно, через посла Тосканского герцогства. Галилей за все это время "встречи орбит" написал Кеплеру лишь один раз: письмо от 19 августа 1610 года, которое я здесь цитировал. В своих работах итальянец редко упоминает имя Кеплера; чаще всего, с намерением опровергнуть того. Три Закона Кеплера, его открытия в оптике и кеплеровский телескоп Галилей игнорировал; до самого конца жизни он твердо стоял на защите кругов с эпициклами, как единственно приемлемой формы движения в небесных тел.