Брифинг

Я пытаюсь вспомнить все, что видел и узнал, выкачиваю данные, словно автоответчик, однако все это удивительно эфемерно. Я по–прежнему вижу лицо своей женщины в другом теле, в другой жизни.

Я умолкаю. Прошло уже много часов. Золотой свет стал тусклым. Мать отдыхает с закрытыми глазами, но не спит. Возможно, она всегда бодрствует. Зато многие девочки спят; Ким, окруженный листвой, тоже дремлет.

Я наблюдаю за ними. В чем отличия между мной и теми, кого отняли у нее, между мной и теми, кто погиб? Чем я отличаюсь от истинных ее супругов вроде моего двойника, который сейчас ждет в носовом отсеке… того, кто родился уже способным выполнять ее приказы?

Вынесла ли она свое решение? Возможно, она сама еще точно не знает.

Мать открывает глаза.

— Не понимаю, где все пошло не так. — Ее голос нежный, тонкий. — Я вижу Корабль, вижу борьбу, знаю, кто срывает мои планы и убивает моих детей. Они столько раз отнимали тебя у меня… Почему они воюют с нами? — спрашивает она, а затем добавляет, изогнув бровь, словно осененная внезапной мыслью. — Почему мы такие разные?

Ну надо же, это действительно сон, и я еще не проснулся.

У нее голубые глаза — такие же, какими я их помню. Я не отвожу глаз от ее лица, но ее тело забыть невозможно. Красота — и в форме, и в назначении. Столько дочерей, столько обожания. Неужели все они станут похожими на нее?

— Дочери говорят, что есть еще один Учитель, но он не пришел. Почему?

— Мы хотели убедиться в том, что путь безопасен, — отвечаю я, надеясь, что она мне поверит.

Мать отворачивается.

— Дочери не молились ни об этом желтом, ни о других — только о тебе.

— Мы путешествовали и сражались вместе. Девочки привели нас всех в этот корпус.

— Не всех — многие умерли. Как я и надеялась, ты изучил записи Кладоса — но ты расстроен. Что тебя огорчило?

— Мне не нравятся воспоминания, которые он пробуждает. Это не тот Корабль, который я знаю. Совсем не тот.

— Да нет же. — Мать смотрит на меня из–под опущенных век. Проницательный, многозначительный взгляд, за которым скрыт мощный гормональный сигнал, не притупляющий, а направляющий ход мыслей. Она проводит пальцами по моей щеке. Запах усиливается. Здесь, в ее жилище, мы стали ближе друг другу. — Мы всего лишь защищаем Землю. Ты знаешь, что такое Земля?

— Да. — Она опьяняет меня. Земля опьяняет меня. На мгновение я забываю о том, что ничего этого в моей жизни не было, что все мои воспоминания — ложные.

Мать — мое зеркало. Глядя на нее, я вспоминаю…

* * *

Небольшая тихая поляна, залитая золотым светом. Я отдыхаю после долгой прогулки, сижу на поваленном стволе. На закате падающие снежинки кажутся бледно–желтыми. Изящный буроватый зверь с длинной шеей наблюдает за мной из–за черных деревьев. Олень. Внезапно он срывается с места и исчезает. Я знаю: здесь, в лесу, есть и другие животные — медведи, белки, а в стремительной ледяной реке водится рыба с радужной чешуей.

Моя спутница заканчивает исследования, а я ее сопровождаю, хотя и без особой необходимости. Скоро все это отправится с нами. Ее задача — сохранить данные о жизни на Земле и взять их в космос, а моя — радовать ее и снабжать колонистов данными о культуре и структуре общества. В некотором смысле мы — полная противоположность друг другу; она перевозит жизнь, я — историю и достижения человеческой мысли.

Моя спутница выходит из тени и садится на бревно рядом со мной. Я целую ее руку.

— Ты вернулась.

— «Меня пытались не мытьем, так катаньем донять…» — Она цитирует стихотворение из нашей любимой книги. Я прочитал эти строчки ей еще в центре обучения, там, где мы полюбили друг друга. — Узнаем ли мы когда–нибудь, что это значит?

— Это просто чепуха, и всегда ею останется.

— Да уж, учитель называется. — Она читает стихотворение, отбивая такт рукой.

Меня пытались не мытьем,

Так катаньем донять.

Они вдвоем, а мы — втроем,

А дважды два — не пять!

Я сижу на поваленном стволе дерева в тишине и спокойствии и чувствую себя самым счастливым, самым удовлетворенным, самым реализованным человеком в мире. Я потерял голову от обожания и любви. Мы часто играем со словами и стихами, но в ее игру — с самой жизнью — я играть не умею. Моя спутница — главный биолог — позаботится о том, чтобы на Корабле сохранилась земная жизнь. Я горжусь ею. Наша работа — часть величайшего проекта в истории человечества. Мы посещали большие и малые города, леса, джунгли и пустыни, встречались со школьниками, фермерами, учеными и знаменитостями. Мы — избранные.

— Ты до сих пор не понял? — укоряет она меня.

— Извини.

Она продолжает:

Он ей — ты мне. Мы вам — вы нам!

Она ему — оно!

Хотя они — он знает сам! —

Вернулись к ней давно!

Я читаю следующие строчки:

«Ты измываться им не дашь!» –

Он сам так утверждал!

И что ж? Она же входит в раж,

Подняв такой скандал!

— Отлично, — говорит она, прижимаясь ко мне, чтобы укрыться от вечернего холода. — Теперь мы сможем найти друг друга, если потеряемся. Это будет наш условный сигнал.

— Мы не потеряемся.

— Нет. И все же…

И лучшие умы страны

Гадают до сих пор:

Они ли, мы ли, вы ль должны

Смыть кровью свой позор!

Во имя нашей чистоты

Пускай не знает свет:

НА САМОМ ДЕЛЕ ВЫ — МЫ — ТЫ –

ОНИ С НЕЙ

Или нет?[45]

— Ты забыла первую строфу, — говорю я.

— Не важно. Этого достаточно, чтобы меня найти.

Я зачем–то цитирую часть песни, на которую Льюис Кэрролл сочинил эту загадочную пародию:

Она мой ангел, мой идеал,

Божественна она.

Но о любви напрасно я мечтал –

Другому она верна.

Моя спутница корчит гримасу.

— «Божественна»… Какой пафос!

Наши отношения называют великим — быть может, величайшим — романом в истории человечества, любовью, которая полетит к звездам, переживет несколько холодных веков и, согревшись, воскреснет. Удовлетворение, осознание собственного предназначения, готовность. Чувства крайне теплые и богатые нюансами.

Я не могу и не хочу оторваться от этого видения. Мы готовы к путешествию и сейчас всего лишь прощаемся с нашим миром.

Лес наблюдает за нами. Я не вижу глаз животных, которые наблюдают за нами, но их глаза — это глаза Земли, а мы скоро покинем ее, уйдем далеко–далеко, исчезнем — до тех пор пока не воссоздадим этот мир заново, у другой звезды.

Любой ценой.

Устав после прогулки, она сидит радом со мной, юная и беззащитная. Короткие волосы, огромные синие честные глаза и широкая, слегка ироничная улыбка. Я снова и снова ощущаю, с какой заботой она относится ко мне, какое внимание проявляет к деталям — и в науке, и в личных делах. Она беспокоится о моих родителях — ведь они прощаются с единственным сыном. Ее родители умерли много лет назад, и это лишь усиливает желание моей спутницы произвести на свет потомство.

Ее семья — все обитатели Земли.

Именно здесь она дает мне настоящую книгу — дневник в переплете из кожзаменителя. Бумага кремовая, красивая.

— Запиши все это, Учитель. Когда разгадаешь стихотворение, запиши все и сообщи мне.

Любой ценой.

Я ощущаю ее близость, представляю себе ее тело, скрытое под зимним пальто, вспоминаю, как блестели ее бедра, когда мы плавали у одного атолла в южной части Тихого океана. Я помню, как мы занимались любовью, как шептали, лежа под шелестящими пальмами под звездным небом, как планировали завести детей. Моя спутница хочет дочерей — ей кажется, что они понимают мать. Она смеется, признает, что это глупость; сыновья — это прекрасно, но она хочет дочерей.

У меня голова идет кругом от мысли о том, какая невероятная власть оказалась в руках этой женщины. Когда мы достигнем цели, она будет не просто нашим пастырем, но матерью новой Земли. А я буду защищать ее, помогать ей…

Любой ценой.

Внезапно я снова оказываюсь на тайных страницах Каталога.

Там могут быть другие. Местные формы жизни. Возможно, у нас закончится топливо; возможно, у нас не будет запасного варианта. Возможно, они попытаются нас убить. Убить меня. Убить семя Земли, ее память. И что нам тогда делать, любовь моя?

Застонав, я открываю глаза. Словно уже виденные нами чудовища, за моей любовью таятся чувства, готовые включиться в случае необходимости.

Такой случай настал.

Изогнув бровь, Мать наблюдает за мной со знакомым ироническим выражением.

Чихнув, я потираю нос.

Она поворачивается к Киму.

Ким смотрит на нас из–под опущенных тяжелых век. О чем он думает, я понятия не имею. Понятия не имею, что еще он обнаружил в себе — и когда заглянул в зеркало памяти Корабля, и сейчас, когда увидел саму Мать.

— Это все? — Он смущенно потягивается, насколько позволяет зеленая листва. — Может, вы… э?э… прикроетесь? Я не могу сосредоточиться.

Девочки неодобрительно шепчутся, однако вскоре вырастают новые ветви и закрывают тело Матери от плеч и ниже.

— Ты знаешь, зачем ты нужен? — спрашивает она Кима.

— Я работаю с Кладосом.

— Кладос — это я, — говорит Мать, не сводя с меня глаз. Изгиб ее бровей, печальное выражение лица — все говорит о том, что она отчасти помнит, как все должно было быть. Если бы обстоятельства сложились удачно, если бы приняты были правильные решения. Отчасти она до сих пор — моя девушка из Сна.

Ее длинное тело тихо колышется.

— Раньше генофонд был в каждом корпусе, — говорит Ким. — Теперь остался только один. Но… ты родилась не здесь.

Мать молчит.

— Мы появились на свет в первом корпусе, там, где на нас напали, — отвечает Мать после томительной паузы. — Многие погибли. Мы перешли в этот. Здесь я родила и вырастила дочерей.

— Корабль разделился на несколько групп. Управление Кораблем вышло из строя.

— Управление Кораблем — это я! — восклицает она. — Как, по–твоему, ты добрался сюда? Почему Корабль тебя послушался? Учитель, ты — вторая половина, тот, кого я не могу родить. Ты появляешься на свет благодаря молитвам. Мои дочери помогают тебе прийти сюда и рассказать о том, что ты видел. Ты приносишь свои книги, а после того, как мы возляжем вместе, читаешь их мне. А если ты погибаешь, дочери собирают книги… все книги… приносят их сюда, и я скорблю.

Он ей — ты мне. Мы вам — вы нам!

Она ему — оно!

Хотя они — он знает сам! —

Вернулись к ней давно!

При мысли о том, что мы потеряли, мои глаза наполняются слезами. Кто так поступил с нами? Почему мы стали такими?

Девочки замерли. Они еще никогда не видели Мать в таком состоянии.

— Как это произошло, ты не знаешь, да? — спрашивает Ким. — О войне тебе известно не больше, чем нам. Тебе стоит заглянуть в память Корабля — в зеркало.

— Я уже это сделала, — отвечает Мать. — Я видела Кладос. Кладос — это я.

Ким внезапно прозревает.

— Кто–то хотел, чтобы Корабль потерпел неудачу, погиб. Они перекрыли доступ к другим генофондам — а может, и уничтожили их. Но зачем?

Он мрачнеет, хмурится. Желтый Великан утратил свое простодушие.

— Тебя создали до того, как другие генофонды были закрыты, и поместили в резервуар — запасную версию Кладоса, однако не всего, а лишь некоторых частей. Этот корпус должен был остаться последним убежищем. Но ты захватила его, а затем воссоздала свою часть генофонда, чтобы Корабль мог и дальше выполнять свою задачу.

— Первые дни скрыты в тумане, — говорит она. — Много рождений, много смертей.

— Ты пришла сюда. Ты выросла… — Он встревоженно поднимает взгляд. Что–то разлитое в воздухе сделало его слишком честным, слишком откровенным. Ему не хочется обсуждать эти вопросы… по крайней мере не в присутствии своей начальницы. Однако остановиться он не в силах. — Мы рождаемся с искалеченным телом и разумом… мы деформированные… В твоей памяти акцент сделан на тайных страницах Каталога. Неужели ты молилась о том, чтобы появились «убийцы»?

— Боль. Ожоги. Смерть, — говорит Мать. Что в ее взгляде, брошенном на меня? Разочарование? Что она помнит о Сне? О какой идеальной жизни мечтает, выкармливая дочерей?

— Но до сих пор не ясно, кто был главным, когда все шло хорошо, — говорит Ким.

— Штурманская Группа, — отвечаю я. — Они решают, куда мы полетим. Корабль и все на его борту нужны только для того, чтобы выполнить задачу — а она будет определена в зависимости от того, куда мы движемся, когда прибудем на место… и какая ситуация там нас ждет. Все зависит от решений, принятых Штурманской Группой.

Девочкам это совсем не нравится. Я и сам удивлен подобным откровенным заявлением. Выражение лица Матери не меняется — а я надеялся, что оно поможет мне, направит меня.

— Они выбрали планету, которая уже была населена. Не лучший вариант, верно? Решение было принято в отчаянной ситуации, и оно привело к войне — войне по этическим соображениям.

Не любой ценой.

Вдруг… любовь исчезает, словно этих воспоминаний и не существовало. Лицо Матери превращается в камень. Мы с Кимом — обманщики. Я не тот супруг, который ей нужен, Ким не тот помощник, о котором она мечтала. Если бы не цветочный аромат, притупляющий чувства, мой страх был бы сильнее.

— Я слышала тебя, — говорит Мать. — Я не первая Мать. Мои дети не первые дочери.

Четыре девочки входят на поляну, волоча за собой множество серых сумочек, похожих на рыбу на леске. Сумки крутятся вокруг своей оси, натыкаются на препятствия, ломают листья и ветки, которые еще одна девочка аккуратно собирает, давит руками, а затем складывает в сумочку поменьше, висящую у нее на поясе.

— Эти книги были найдены в разных уголках корпусов. Это слова тех, кто не выжил. Мне они уже не нужны. Но тебе, быть может, пригодятся.

Горловины мешков перетянуты бечевкой. Мешки, связанные вместе, набиты маленькими квадратными объектами.

Конец бечевки дают мне. Я поднимаю один мешок, ощупываю его. Книги — в каждом мешке не меньше десятка. Всего — сотни.

— Учитель, возвращайся. Передай другому Учителю: пусть приходит. Ким, ты останешься здесь и расскажешь, что тебе известно о Кладосе.

Хотя предложение Киму не по душе, драться с девочками, которые нас окружили, ему совсем не хочется. Он — ассистент. Мать — его начальница. Теперь у него есть свои воспоминания о Сне.

Мать пристально смотрит на меня напоследок и произносит:

Но о любви напрасно я мечтал –

Другому она верна.

Я не тот, кто нужен Матери. А расправиться со мной ей не хватает решимости.

Должен прийти другой — и пока этого не произошло, Ким останется у нее в заложниках.