Глава 6

Если жители деревни и наблюдали за происходящим, они ничем не выдавали своего присутствия. Утренний ветерок шевелил циновки в дверных проемах, но за ними не было заметно никакого движения.

Чимал шел с высоко поднятой головой такими широкими шагами, что два жреца в своих черных одеяниях еле поспевали за ним. Его мать вскрикнула, когда на рассвете они пришли за Чималом, — это был единственный короткий крик боли, как если бы она увидела его смерть. Они стали в дверях, черные, как посланцы смерти, и потребовали его, держа оружие наготове — на случай, если он начнет сопротивляться. Каждый из них был вооружен маквахуитлем — самым смертоносным оружием, известным ацтекам: обсидиановые лезвия с рукоятками из железного дерева были настолько остры, что отрубали человеку голову одним ударом. В этой угрозе не было нужды — совсем наоборот. Чимал был за домом, когда услышал их голоса. «Что же, идемте в храм», — сказал он тогда жрецам, накидывая на плечи плащ и завязывая его узлом уже на ходу. Молодым жрецам пришлось поторопиться, чтобы угнаться за ним.

Он знал, что должен бы испытывать ужас перед тем, что может ждать его в храме, но по какой–то непонятной причине чувствовал душевный подъем. Он не был счастлив — никто, кому предстоял разговор с жрецами, счастлив быть не мог, — но его ощущение собственной правоты было столь велико, что давало ему силы не замечать темную тень, угрожающую его будущему. Казалось, с его души снят тяжелый груз — да так оно на самом деле и было. В первый раз со времен раннего детства он не лгал, чтобы скрыть свои мысли: он говорил то, что думал, не считаясь с общепринятым мнением. Чимал не знал, к чему это приведет, но сейчас ему было все равно.

Его ждали у подножия пирамиды, и дальше он уже не мог идти по собственной воле. Двое жрецов преградили ему дорогу, и еще двое самых сильных взяли его за руки. Чимал не сделал попытки освободиться, когда они повели его вверх по лестнице к храму. Он никогда там не бывал: обычно только жрецы проходили через резные двери, украшенные изображениями змей, извергающих скелеты. Когда жрецы задержались у входа, настроение Чимала несколько упало перед лицом той угрозы, которую нес барельеф.

С этой высоты была видна вся река. Она начиналась в роще деревьев на юге и извивалась в крутых берегах, разделяя две деревни. Ее нижнее течение было отмечено золотым песком, а потом река пропадала в расположенных недалеко от пирамиды болотах. За болотами поднимался скальный барьер, а за ним были видны еще более высокие вершины…

— Введите его, — раздался из храма голос Ситлаллатонака, и жрецы втолкнули Чимала внутрь.

Верховный жрец сидел, скрестив ноги, на резном каменном сиденье перед статуей Коатлики. В полумраке храма богиня казалась устрашающе живой, камень статуи был отполирован и украшен драгоценностями и золотыми пластинками. Ее головы–близнецы смотрели на вошедшего, а руки–клешни, казалось, были готовы его схватить.

— Ты ослушался вождей, — громко сказал главный жрец. Другие жрецы отошли назад, давая Чималу возможность приблизиться к старцу. Глядя на него вблизи, Чимал понял, что жрец еще старше, чем ему казалось. Его волосы, не мытые годами, свалялись и были покрыты кровью и пылью — это производило желаемый устрашающий эффект, как и кровавые пятна на накидке, покрытой символами смерти. Глубоко сидящие глаза жреца были красными и слезились, морщинистая шея походила на шею индюка. Лицо было восковым, несмотря на румяна, долженствующие придать ему здоровый вид. Чимал молча смотрел на жреца. — Ты ослушался. Известно ли тебе, какое наказание тебя ждет? — Голос старика дрожал от злобы.

— Я не ослушался, поэтому и наказания быть не может.

Жрец привстал в изумлении, услышав эти спокойно произнесенные слова. Его глаза сузились от гнева, и он рухнул на свое каменное сиденье, кутаясь в накидку.

— Ты уже спорил однажды — и был высечен. Со жрецами не спорят.

— Я и не спорю, преподобный Ситлаллатонак, я просто объясняю, что произошло…

— Мне не нравятся твои объяснения, — прервал его жрец. — Разве ты не знаешь своего места? Разве тебя не учили этому в храмовой школе вместе с другими мальчиками? Боги правят. Жрецы передают их волю и возносят молитвы. Люди повинуются. Твой долг — повиноваться, и только.

— Я исполняю свой долг. Я повинуюсь богам. Но я не повинуюсь людям, когда они нарушают установленные богами законы. Повиноваться им было бы святотатством, наказание за которое — смерть. Я не хочу умирать и поэтому повинуюсь богам, даже если это вызывает гнев смертных.

Жрец моргнул, затем концом грязного пальца смахнул соринку из угла глаза.

— Что значат твои слова? — произнес он с сомнением в голосе. — Ведь это боги повелели тебе жениться.

— Вовсе не боги — люди. В священных текстах сказано, что мужчины должны жениться ради продолжения рода, а женщины — выходить замуж. Но там не говорится, в каком возрасте, и нет ни слова о том, что их можно принуждать к этому против воли.

— Брачный возраст мужчины — двадцать один, женщины — шестнадцать лет…

— Таков обычай, но это всего лишь обычай. Он не имеет силы закона…

— Однажды ты уже спорил — и был побит, — визгливо повторил жрец. — Тебя могут побить снова.

— Побить можно мальчика. Нельзя бить мужчину за то, что он говорит правду. Я хочу только одного — соблюдения закона, установленного богами. Как же можно наказывать меня за это?

— Принесите мне священные книги! — крикнул верховный жрец служителям, ожидавшим за дверью. — Это ничтожество узнает правду прежде, чем его накажут. Я не помню подобного закона.

— А я хорошо помню, — спокойно ответил Чимал. — Он таков, как я сказал.

Старый жрец откинулся на сиденье, щурясь от упавшего на него солнечного луча. Солнечный свет, лицо жреца… Это всколыхнуло память Чимала, и он произнес почти с вызовом:

— Я помню также, что ты говорил нам о солнце и звездах — ты прочел об этом в книгах. Солнце — пылающий газовый шар, который движут боги. Разве не так ты говорил? Или твои слова были иными — что солнце окружено огромной алмазной оболочкой?

— Что такое ты говоришь о солнце? — нахмурившись, спросил жрец.

— Да нет, ничего, — пробормотал Чимал. «Я не смею говорить об этом вслух, — подумал он, — иначе буду мертв, мертв, как Попока, который первым увидел луч. Я видел его тоже, и он был похож на отражение солнца в воде или в алмазе. Почему жрецы ничего не говорили о том, что вызывает этот луч?»

Жрецы принесли священные книги, и мысли Чимала прервались.

Древние почитаемые книги были в переплетах из человеческой кожи. По праздникам жрецы читали их народу. Теперь служитель положил их на каменную полку и отошел. Ситлаллатонак потянулся к тяжелым томам, поднеся к свету сначала один, потом другой.

— Тебе нужна вторая книга Тецатлипоки, — сказал Чимал. — То, о чем я говорю, написано на тринадцатой или четырнадцатой странице.

С громким стуком книга выпала из рук жреца: тот удивленно вытаращил глаза на Чимала.

— Откуда ты это знаешь?

— Когда эту книгу читали народу, называли страницу. Я запомнил.

— Ты умеешь читать, вот откуда тебе известно. Ты тайком приходил в храм читать запретные книги…

— Не будь глупцом, старик. Я никогда раньше не бывал в храме. Я просто запомнил, вот и все. — Какой–то бес подбил Чимала продолжать — уж очень велико было изумление на лице жреца: — И я умею читать, если уж хочешь знать. Это тоже не запрещено. В школе при храме я выучил, как и остальные дети, цифры, а также буквы, составляющие мое имя. Когда других учили писать их имена, я слушал и запоминал, так что узнал все буквы. Не так уж это сложно.

Жрец лишился дара речи. Вместо ответа он стал рыться в книге, пока не нашел названных Чималом страниц. Он медленно перелистывал книгу, шепотом читая священные слова. Старик прочел главу один раз, потом вернулся к предыдущей странице и прочел опять. Книга выскользнула у него из рук.

— Вот видишь, я прав, — сказал ему Чимал. — Я скоро женюсь, но только по своему выбору, хорошенько все обсудив со свахой и вождями. Так учит закон…

— Не учи меня закону, ослушник! Я верховный жрец, закон — это я, и ты должен повиноваться.

— Мы все должны повиноваться, великий Ситлаллатонак, — тихо ответил Чимал. — Никому не позволено попирать закон, и каждый выполняет свой долг.

— Ты хочешь сказать, что и я?.. Ты смеешь учить меня обязанностям жреца, ты, козявка! Я могу убить тебя!

— За что? Я не сделал ничего плохого.

Жрец вскочил на ноги, трясясь от гнева и брызгая слюной.

— Ты споришь со мной, думаешь, что знаешь закон лучше меня, умеешь читать, хотя тебя никто не учил. Я знаю, тобой овладел злой дух, и нужно выпустить его из твоей головы.

Чимал ощутил холодный гнев. Гримаса отвращения скривила его рот.

— Это все, что ты умеешь, старик? Убить человека, который с тобой не согласен, хотя он прав, а ты ошибаешься? Что же ты за жрец?

С хриплым воплем верховный жрец поднял кулаки и кинулся на Чимала, чтобы заставить его замолчать. Чимал схватил старика за руки и с легкостью удержал, хотя тот боролся изо всех сил. Сзади раздался топот ног — служители кинулись на помощь своему главе. Как только они оказались рядом, Чимал отпустил старика и отступил, криво улыбаясь.

И тут это случилось. Старик снова поднял руки, широко открыл беззубый рот и закричал — но не мог выговорить ни слова. Крик перешел в болезненный стон, и жрец, как подрубленное дерево, рухнул на пол. Его голова гулко ударилась о камень, и он остался лежать неподвижно. Глаза старика закатились, а на губах появилась пена.

Другие жрецы бросились ему на помощь, подняли и унесли. Один из стражей, вооруженный дубинкой, ударил сзади Чимала по голове. Будь это другое оружие, удар был бы смертельным. Чимал потерял сознание, и жрецы, пиная бесчувственное тело, уволокли его тоже.

Солнце, вышедшее из–за гор, светило сквозь проем в стене и зажигало огонь в драгоценных камнях, из которых были сделаны глаза Коатлики.

Священные книги, хранящие закон, так и остались валяться там, куда упали.