16. Смерть Ретикуса

Ретикус пережил своего учителя более чем на три десятка лет. Он вел беспокойную, живописную, лихорадочную жизнь, вот только главная ее цель была утрачена, приводная ее пружина была сломана, а все его предприятия сделались более чудаческими и фантастическими. Своей новой должности в Лейпцигском университете Ретикус радовался менее трех лет; в 1545 году он выехал в Италию и, вопреки двум настойчивым требованиям из университета, отказался возвращаться, объясняя отказ плохим здоровьем. Вроде бы, он изучал медицину в Швейцарии, но точно никто о нем ничего не знает; так, к примеру, ученый из Виттенберга по имени Гаурик, написал под гороскопом Ретикуса: "Вернувшись из Италии, сошел с ума и умер в апреле 47-го года" (цитируется по Циннеру) – что напоминает нам о представлениях Кеплера о Ретикусе, сходящем с ума в замке Лёбау.

Но в 1548 году он возвращается в Лейпциг и пытается начать все сначала. В течение последующих трех лет были опубликованы две его работы: астрономический календарь на 1550 год и работа по тригонометрии с пространными таблицами. В этих работах Ретикус упоминает Коперника в качестве своего учителя, намекает на то, что сам вел надзор над публикацией книги ученого, и заявляет что "в ней не следовало ничего менять". Скорее всего, это было сказано в самозащите, поскольку на Ретикуса давили со всех сторон, заставляя исправить ошибки расчетов в Обращениях и далее распространять доктрину учителя. А он ничего подобного и не собирался делать! Вместо этого, в его Предисловии к работе по тригонометрии содержится странное предложение, чтобы в германских университетах начали изучать Комментарии Прокла к системе Птолемея! Относительно же обучения по системе Коперника нет ни слова. Точно так же амбициозный перечень своих будущих публикаций, помещенный Ретикусом в том же Предисловии, не упоминает о биографии Коперника, которая была уже завершена в рукописи[164].

Через два года после возвращения в Лейпциг Ретикус должен снова уезжать, на сей раз по причинам более драматическим. Пояснение дается в надписи на книге некоего Якоба Кроегера: "Он [Ретикус] был обещающим математиком, какое-то время проживавшим и преподававшим в Лейпциге, но смылся из Лейпцига около 1550 года по причине правонарушений сексуального характера (содомия и итальянские извращения); знавал я этого человека" (цитируется по Циннеру, стр. 259). Это было повторением инцидентов, которые, восемью годами ранее, заставили Ретикуса переехать из Виттенберга в Лейпциг, в результате чего Осиандра назначили надзирать за печатанием Книги об Обращениях.

В течение следующих семи лет перемещения Ретикуса делаются более неявными. Похоже, он покинул Германию из опасения, что его могут арестовать. В 1557 году он возвращается в Краков. Его мучает совесть, и он заявляет, что, в соответствии с пожеланиями своего покойного Учителя, который настаивал на более частых и качественных наблюдениях за звездами, он, Ретикус, собирается воздвигнуть обелиск высотой в сорок пять футов: "ибо никакое устройство нельзя будет сравнить по совершенству с обелиском; армиллярные сферы, посохи Иакова, астролябии и квадранты – все это людские изобретения; но вот обелиск, возведенный по Божьему наущению, превосходит их все". Для своих наблюдений он выбирает Краков, "поскольку тот располагается на том же меридиане, что и Фрауэнберг" (снова "Женская Гора" – прим. перевод.).

Вот только предприятие это закончилось ничем. Шестью годами спустя различные ученые все так же настаивают на том, чтобы Ретикус продолжал и расширял труд Коперника. Ретикус играется этой идеей, просит помощи у коллег, но потом вновь отбрасывает ее в сторону.

В 1567 году он пишет приятелю, что любит астрономию и химию, но на жизнь зарабатывает как врач, и что он склоняется к учению Парацельса. Через год он пишет о своих планах Пьеру Рамусу, великому французскому математику, объясняя, что шаткую теорию Птолемея необходимо заменить истиннгой системой, основанной на наблюдениях, и, более конкретно, на работе египтян, которые должны возвести обелиск. Таким образом он бы создал "германскую астрономию для моих германцев" (Циннер, стр. 262). Еще он упоминает другие многочисленные проекты: завершение своего монументального труда по тригонометрии, которому он уже посвятил двенадцать лет жизни; работу по астрономии в девяти книгах; несколько книг по астрологии и семь книг по химии, наброски которых он уже сделал.

Из всех этих работ только тригонометрические таблицы обладали научной ценностью; они были напечатаны после смерти Ретикуса его учеником Ото и застолбили ему почетное место в истории математики. Таблицы эти представляют собой чудовищное количество скучнейшего труда, и они, явно, были чем-то вроде терапии, которая удерживала Ретикуса в границах рассудка.

Сейчас Ретикусу было уже за пятьдесят, а он все никак не мог найти себе места в жизни. Он делается домашним врачом у польского князя, после того перебирается в Кошице (тогда принадлежавшее Венгрии), куда его зазвал какой-то венгерский магнат. Там он и скончался в 1576 году, в возрасте шестидесяти двух лет[165].

Именно в самый последний год его жизни юный математик, Валентин Ото (или же Отто) преодолел расстояние от Виттенберга до Кассовии (латинизированное название Кошице) у подножия Татр, чтобы стать учеником Ретикуса – и напечатать, через два десятка лет, результаты всех жизненных трудов учителя, Opus Palatinum de Triangulis (Императорский трактат о треугольнике – или же Таблицы к науке о треугольнике). Предисловие Ото к книге содержит и эпитафию Георгу Иоахиму Ретикусу:

…Когда я возвратился в Виттенбергский университет, судьба пожелала, чтобы я прочел диалог Ретикуса, относящийся к канонику. Я был настолько возбужден, что не мог ждать, но при первой же возможности отправился к самому автору, чтобы лично узнать от него о всех перипетиях по данному вопросу. И вот я прибыл в Венгрию, где тогда трудился Ретикус, и был принят им самым сердечным образом. Мы едва обменялись парой слов по тем или иным вопросам, но узнав о причине моего приезда, он буквально захлебнулся словами:

"Вы прибыли ко мне в том же возрасте, как и я сам, когда приехал к Копернику. Если бы я не посетил его, ни одна из его работ так до сих пор и не увидела бы света".

(цитируется по Прове, том 2, примечание на стр. 387)