1. Цепь Бытия

Вселенная была обнесена стенами, словно какой-нибудь обнесенный стенами средневековый город. В центре располагается Земля, мрачная, тяжелая и испорченная, окруженная концентричными сферами Луны, Солнца, планет и звезд в восходящем порядке совершенства, вплоть до сферы primum mobile[86], а уже за ними – Эмпиреи, местожительство Бога.

Но в иерархии ценностей, приписанных данной иерархии в пространстве, начальное простое разделение на подлунный и надлунные регионы теперь получили бесчисленное количество разделений. Оригинальное, основное различие между грубой, земной изменчивостью и эфирным постоянством осталось; но оба эти региона были разделены таким образом, что в результате появилась непрерывная лестница, или же градуированная шкала, которая растянулась от Господа и вниз, до самых нижних форм бытия. В отрывке, который часто цитировался на протяжение всего Средневековья, Макробий суммирует данную идею:

С тех пор, как возник Разум Верховного Божества, а из Разума – Душа, и после того, как, в свою очередь, были созданы все последовательные вещи, и Божество заполнило их жизнью… и с тех пор, как все вещи и явления идут в непрерывной последовательности, вырождаясь, одна за другой, до самого низа серии, внимательный наблюдатель откроет связь частей, от Верховного Божества вплоть до отбросов вещей и явлений; единодушно связанных вместе и не имеющих разрывов. И это, как раз, и есть золотая цепь Гомера, которую Бог, как он говорит, спустил с небес на землю[87].

Идеи Макробия – это эхо неоплатонической "теории эманаций", источник которой следует искать в "Тимее" Платона. Единственное, Наиболее Совершенное Бытие "не может оставаться замкнутым в себе"; оно должно "перелиться" и сотворить Мир Идей, который, в свою очередь, создает копию или же образ самого себя в Универсальной Душе, которая генерирует "наделенные сознанием и живущие растительной жизнью создания" – и так далее, в нисходящем порядке, вплоть до "последних отбросов всех вещей". Все время этот процесс остается процессом вырождения по нисходящей, совершенной противоположностью идее эволюции; но, поскольку каждое создание есть окончательной эманацией Божества, участвуя в Его сути, хотя участие это и уменьшается вместе с увеличением расстояния, душа всегда стремится наверх, к своему источнику.

Теория эманаций была оформлена более специфическим, христианским образом в работах Небесная Иерархия и Церковная Иерархия вторым наиболее влиятельным среди неоплатоников мыслителем, известным как псевдо-Дионисий. Вероятно, он жил в пятом веке и осуществил самую успешную божественную подделку в истории религии, притворившись, будто бы автором его работ был Дионисий Ареопаг, афинянин, упомянутый в Деяниях Апостолов (XVII: 34) как человек, обращенный в христианство самим Святым Павлом. В девятом столетии работы были переведены на латынь Джоном Скотом, и с тех пор они оказали громадное влияние на средневековые умы. Это именно он описал высшие ступени лестницы, представив нам закрепленную иерархию ангелов, которые впоследствии были приписаны к звездным сферам, чтобы удерживать их в движении: Серафимы проворачивали Первый Движитель[88], Херувимы – сферу неподвижных звезд, Престолы – сферу Сатурна; Власти, Добродетели и Силы – сферы Юпитера, Марса и Солнца; Господства и Архангелы – сферы Венеры и Меркурия, ну а уже меньшие ангелы приглядывали за Луной[89].

Если верхняя часть лестницы была платоновской по происхождению; то нижние ступени обеспечивались аристотелевской биологией, заново открытой около 1200 года. Особенно важным становится его "принцип непрерывности" между, на первый взгляд, разделенными царствами природы:

Природа настолько плавно переходит от неодушевленного к одушевленному, что эта непрерывность делает границы между ними практически неразличимыми; отсюда и наличие среднего вида, принадлежащего обоим порядкам. Растения идут сразу же после неодушевленных вещей; и растения различаются между собою в той степени, какой они кажутся участвующими в жизни. Для класса, взятого как целое, по сравнению с другими телами, будет ясно, что он одушевлен; но по сравнению с животными – растения явно неодушевленные. И переход от растений к животным непрерывен; кое-кто может задать вопрос, к растениям или животным принадлежат некие морские формы жизни, поскольку многие из них закреплены к камням и гибнут, если их от таких камней оторвать[90].

"Принцип непрерывности" сделал не только возможной аранжировку всех живых существ в иерархию согласно таким критериям как "степень совершенства", "силы души" или "реализации возможностей" (которая, естественно, никогда точно определена не была). Благодаря нему, появилась возможность объединить две половинки цепи – подлунную и звездную – в единую и непрерывную, без отрицания существенных различий между этими частями цепи. Соединительное звено было основано, по словам Фомы Аквинского, в двойственной природе человека. В непрерывности всего существующего, "наинизший член высшего рода всегда располагается на границе над высшим членом низшего рода"; это является истиной для зоофитов, которые наполовину растения – наполовину животные, но это же в одинаковой степени верно и для человека, который

обладает в одинаковой степени характерами обоих классов, поскольку он приписан к наинизшему члену класса находящихся выше тел, конкретно же, людская душа, находящаяся в самом низу последовательности интеллектуального бытия – и в связи с этим, является горизонтом и пограничной линией для материальных и нематериальных вещей[91].

Цепь, теперь и таким образом объединенная, от престола Господня достигала сейчас никому не нужного червя. Она была продолжена и дальше вниз, через иерархию четырех стихий в неодушевленную природу. Там, где нельзя было найти очевидных подсказок для определения "степени совершенства" объекта, астрология и алхимия предоставляли ответ, устанавливая "связи" и "влияния", благодаря чему, теперь каждая планета ассоциировалась с днем недели, металлом, цветом, камнем, растением, определяя их место в иерархии. Последующее продвижение цепи вниз вело в коническую пещеру внутри Земли, вокруг сужающихся склонов которой девять иерархий дьяволов было расположено в концентрических кругах, дублируя девять небесных сфер; Люцифер, занимающий вершину конуса в самом центре Земли, отмечал наихудший конец цепи.

Таким образом, средневековая Вселенная, как отметил современный исследователь, является не сколько геоцентрической, сколько "дьяволоцентрической". Ее центр, когда-то являвшийся Очагом Зевса, теперь занимает Преисподняя, Ад. Вопреки непрерывной природе цепи, Земля, по сравнению с непорочными небесами, так и занимает самое низшее место, описанное Монтенем в его "Эссе" как "грязь и трясина мира, наихудшее, наинизшее, самое безжизненное место Вселенной, подвал жилого дома". Подобным способом его современник, Спенсер в "Царице Фей", стенает о влиянии Богини Изменчивости над Землей, которая

Ненавидит это состояние возбуждающей жизни

И любовь к преходящим вещам;

И ту цветущую гордость – делая ее выцветающей и ненадежной –

Срезая все своим жадным серпом.

Исключительная мощь этого средневекового представления о Вселенной иллюстрируется тем фактом, что оно влияло на воображение поэтов елизаветинской Англии на переломе шестнадцатого века столь же сильно, как и на Данте – на переломе тринадцатого века; и мы все еще слышим его отзвуки в знаменитом отрывке из Поупа в веке восемнадцатом. Заключительная половина цитаты дает нам намек на понимание величайшей стабильности системы:

О, цепь существ!

Бог - первое звено,

Над нами духи, ниже нас полно

Птиц, рыб, скотов и тех, кто мельче блох,

Тех, кто незрим; начало цепи - Бог,

Конец - ничто; нас к высшему влечет,

А низших к нам, вот правильный расчет.

Одну ступень творения разрушь -

И все падет, вплоть до бессмертных душ;

Хоть пятое, хоть сотое звено

Изъяв, ты цепь разрушишь все равно[92].

Последствием подобного разрушения было бы уничтожение космического порядка. Та же самая мораль, то же самое предупреждение о катастрофичности изменений, даже самых малых, в застывшей, измеренной иерархии, любого нарушения в застывшем порядке вещей, возвращается в качестве лейтмотива в речи Улисса из шекспировского "Троила и Крессиды" и в бесчисленных иных произведениях. Секрет средневековой Вселенной таится в том, что она статична, не подвержена изменениям; каждая позиция в космическом перечне обладает своим постоянным местом и рангом, приписанным этой позиции положением перекладины на лестнице. Эти позиции напоминают поддерживаемую ударами клювов иерархию на птичьем дворе. Здесь нет никакой эволюции биологических видов, нет здесь и социального прогресса; ни вниз, ни вверх по лестнице нет какого-либо перемещения. Человек может устремляться к высшей жизни или осуждать себя на низшее существование: но вверх или вниз по лестнице он переместится только лишь после своей смерти, а в этом мире его заранее определенное место или ранг никак изменить нельзя. Это благословение неизменности действует таким образом и в нижнем мире испорченности и изменчивости. Социальный порядок – это тоже часть цепи, часть, соединяющая иерархию ангелов с иерархией животных, плодов и минералов. Давайте процитируем еще одного елизаветинца, Рэли[93], ради разнообразия, безыскусной прозой:

"Так можем ли мы потому оценивать честь и богатство как ничто и пренебрегать ими как чем-то ненужным и тщеславным? Конечно же: нет. В своей бесконечной мудрости Господь, который разделил ангелов по их степеням, который дал больше или меньше сияния и красоты небесным телам, который установил различия между животными тварями и птицами, который создал орла и муху, кедр и куст, а среди камней придал чистейший окрас рубину и сверкание алмазу, также назначил королей, герцогов и предводителей людям, установив магистраты, судей и другие различия среди народа". (из "Всемирной Истории")

Не одни только короли и бароны, рыцари и эсквайры обладают своим местом в космической иерархии; Цепь Бытия проходит даже через кухни.

"Кто должен занять место главного повара когда тот отсутствует: главный раздельщик или главный супник? Почему подносчики хлеба и чашники образуют первый и второй ранги, делающие их выше чистильщиков овощей и простых кухарей? Потому что они отвечают за хлеб и вино, которым святость причастия придает божественный характер". ("Расписание дома герцога Карла Бургундского" Оливье де ла Марш; цитируется по книге И. Хуизинги "Осень Средневековья")

Средние Века испытывали даже больший ужас перед переменами и желали постоянства больше, чем век Платона, философия которого была доведена сейчас до навязчивых крайностей. Христианство спасло Европу от скатывания в варварство; но катастрофическое состояние эпохи, его настроение отчаяния, не дали тому же христианству выработать сбалансированный, единый, эволюционирующий взгляд на Вселенную и на роль человека в ней. Повторяющиеся панические ожидания Конца Света, вспышки "dance macabre"[94] и появление бичующихся маньяков были символами массовой истерии,

"наложенной на ужас и отчаяние, в угнетенном населении, которому угрожали голод и насилие, которые сегодня практически нельзя представить. К ужасам непрерывных войн, политического и социального разрыва прибавлялись еще неожиданные, таинственные и смертельные болезни. Человечество беспомощно застыло, словно бы попало в ловушку мира ужаса и страданий, против которых никакой защиты не было" (Г. Цинссер Крысы, вши и история (1937)).

Вот в каких обстоятельствах видение окруженной стенами Вселенной, в качестве защиты против Черной Чумы Перемен – застывшее, статичное, иерархичное, окаменевшее – победило представление платоников. Мир-раковина вавилонян, выработанный три-четыре тысячи лет назад, был переполнен динамики и фантазии по сравнению с этой педантично градуированной вселенной, завернутой в целлофановые сферы и удерживаемой Господом в морозильнике, чтобы скрыть ее извечный стыд. Но альтернатива была бы даже хуже:

Ведь если вдруг планеты

Задумают вращаться самовольно,

Какой возникнет в небесах раздор!

Какие потрясенья их постигнут!

Как вздыбятся моря и содрогнутся

Материки! И вихри друг на друга

Набросятся, круша и ужасая,

Ломая и раскидывая злобно

Все то, что безмятежно процветало

В разумном единенье естества. (…)

Забыв почтенье, мы ослабим струны -

И сразу дисгармония возникнет.

Давно бы тяжко дышащие волны

Пожрали сушу, если б только сила

Давала право власти…[95]