5. Воздействие телескопа

Именно изобретение телескопа привело Кеплера и Галилея, которые до того кружили по своим собственным орбитам, к близкой конъюнкции. Если продолжить метафору: орбита Кеплера походит параболу одной из комет, которые появляются из бесконечности и исчезают там же; орбита же Галилея представляет собой замкнутый на себя эксцентрический эллипс.

Как уже упоминалось ранее, Галилей телескопа не изобретал. В сентябре 1608 года, на ежегодной франкфуртской ярмарке предлагался на продажу телескоп, имеющий двояковогнутую и двояковыпуклую линзы, увеличивающий в семь раз. 2 октября 1608 года, изготовитель очков Иоганн Липперсгей из Мидделбурга[269] получил тридцатилетнюю лицензию от Генеральных Штатов Нидерландов на производство телескопов с одинарными и двойными линзами. Уже в следующий месяц он продал несколько штук по триста и шестьсот гульденов соответственно, но ему не было дано эксклюзивной лицензии, поскольку к этому самому времени два человека заявили подобное изобретение. Пара инструментов Липперсгея были высланы правительством Голландии в качестве подарка французскому королю; а в апреле 1609 года телескопы можно было купить в парижских лавках изготовителей очков. Летом 1609 года, Томас Хэрриот[270] в Англии осуществил телескопические наблюдения Луны, он же вычертил карты лунной поверхности. В том же самом году, несколько голландских телескопов очутились в Италии, где с них сделали копии.

Сам Галилей заявлял в Звездном Посланце, что он всего лишь читал сообщения о голландском изобретении, и это подвигло его сконструировать инструмент на том же принципе, в чем он и преуспел "посредством тщательного изучения теории преломления". Видел ли он и действительно держал в руках один из попавших в Италию голландских инструментов, данный вопрос не обладает существенной важностью; как только сам принцип действия стал известен, даже меньшие, чем у Галилея, умы могли сконструировать подобную штуковину. 8 августа 1609 года Галилей пригласил членов венецианского сената обследовать его подзорную трубу с башни святого Марка, предприятие завершилось зрелищным успехом; через три дня он устроил презентацию той же зрительной трубы в Сенате, сопровождая представление письмом, в котором он объяснял, что данный инструмент, увеличивающий в девять раз, сыграет особо важную роль во время войны. Благодаря нему, можно будет увидеть "паруса и суда, которые находятся столь далеко, что пройдет целых два часа, прежде чем их можно будет увидеть невооруженным глазом, когда те на всех парусах будут направляться в порт" (из письма к Линдуччи), и, таким образом, инструмент этот будет просто неоценимым на случай вторжения с моря. Это был не первый и не последний раз, когда чистый исследователь, несчастная дворняга, пыталась стащить кость с банкетного стола военных вождей.

Благодарный Сенат Венеции тут же удвоил жалование Галилея до тысячи скудо в год и сделал его профессорский пост в Падуе (которая тогда принадлежала Венецианской республике) пожизненным. Не прошло много времени, как местные очковых дел мастера начали изготовлять телескопы с таким же увеличением и продавать на улицах за несколько скудо тот товар, который Галилей толкнул Сенату за тысячу в год – на радость и развлечение всех добрых венецианцев. Похоже, что Галилей почувствовал угрозу собственной репутации, как и в случае с военным циркулем; но, по счастью, на сей раз его страсти были обращены в более творческий канал. Он лихорадочно начал совершенствовать свой телескоп и направлять его на Луну и на звезды, что ранее его, вообще-то и привлекало, но не сильно. В течение последующих восьми месяцев он преуспел,; говоря его собственными словами: "не щадя ни трудов, ни расходов в создании для самого себя инструмента настолько превосходного, что видимые через него объекты казались увеличенными чуть ли не в тысячу раз и находящимися раз в тридцать ближе, чем когда глядеть на них только лишь силой естественного взгляда".

Цитата взята из Siderius Nuncius, Звездного Посланника, опубликованного в Венеции в марте 1610 года. Эта книга была первой научной публикацией Галилея, и он бросил свои телескопические открытия словно бомбу на арену ученого мира. Книга не только содержала новости о небесных телах, "которые никто из смертных до сих пор не видел"; к тому же она была написана кратким, излагающим лишь факты стилем, который до сих пор не применялся никем из ученых. Этот язык изложения был настолько необычным и новым, что умудренный опытом Имперский посол в Венеции описывал Звездного Посланника как "сухой трактат или раздутую похвальбу, лишенного какой-либо философии" (Георг Фуггер – член знаменитой банкирской семьи – в письме Кеплеру, 16 апреля 1610 г.). В отличие от буйного, барочного стиля Кеплера, некоторые абзацы Звездного Посланника можно рекомендовать для публикации в нынешнем Физическом Журнале.

Вся книжка занимает всего лишь двадцать четыре страницы in octavo. После нескольких вводных пассажей, Галилей описывает собственные наблюдения Луны, которые приводят его к заключению:

что поверхность Луны не является совершенно гладкой, лишенной неровностей и абсолютно шарообразной, как крупная школа философов соотносит с Луной и остальными небесными телами, но наоборот – на ней полно возвышенностей и впадин, там хватает пустот и выбросов, точно как и поверхность самой Земли, которая меняется повсюду от очень высоких гор до глубоких долин.

После того он обращается к неподвижным звездам и описывает как телескоп прибавляет, к средним количествам, которые можно видеть невооруженным глазом, "иные звезды, целые мириады, которые никто до сих пор не видел, и которые превосходят числом ранее известные звезды более, чем в десять раз". Так, к примеру, к девяти звездам в поясе и мече Ориона он мог прибавить восемьдесят иных, которые он открыл поблизости с теми; а к семерым звездам Плеяд – еще тридцать шесть. Млечный Путь в телескопе растворился в "массу бесчисленных звезд, посеянных в скоплениях", то же самое случается, если поглядеть на светящиеся туманности.

Но самую главную сенсацию Галилей оставил на самый конец:

И тут остается проблема, которая кажется мне наиболее важной во всей работе, а именно, что я обязан раскрыть и объявить миру случай открытия и наблюдения четырех планет, никогда не виданных с самого начала мира и до нашего времени.

Четырьмя новыми планетами были четыре спутника Юпитера, и причину, почему Галилей приписывает их открытию столь серьезную важность, он объясняет тут же, хотя и в несколько завуалированной форме:

Более того, мы имеем исключительный и совершенно ясный аргумент, чтобы успокоить сомнения тех, кто еще способен потерпеть вращение планет вокруг Солнца в системе Коперника, но которые смущены обращение одной-единственной Луны вокруг Земли, в то время как обе они описывают годичное обращение вокруг Солнца, в результате чего считают подобную теорию строения Вселенной совершенно невозможной.

Иными словами, Галилей считает головным аргументом противников Коперника невозможность объединенного движения Луны вокруг Земли, а вместе с Землей – вокруг Солнца; и далее считает, что этот аргумент потеряет силу по причине совместного движения четырех лун Юпитера. Это была единственная ссылка на Коперника во всей брошюре, и больше никаких четких обязательств в ней не содержалось. Более того, в брошюре совершенно проигнорирован тот факт, что в системе мира по Тихо Браге все планеты совершают объединенное движение вокруг Солнца, а вместе с Солнцем – вокруг Земли; и даже в более ограниченной "египетской" системе, как минимум, две внутренние планеты совершают его.

Таким образом, телескопические наблюдения Галилея не дали никаких серьезных аргументов в пользу Коперника, равно как и четких обязательств итальянского ученого в пользу ученого польского. Опять же, открытия, заявленные в Звездном Посланнике, не такие уж и оригинальные, какими они притворяются. Галилей был не первым и не единственным ученым, который направил телескоп в небо и с его помощью открыл новые чудеса. Томас Хэрриот проводил систематические наблюдения, он же составил карту Луны летом 1609 года, до Галилея, но он ее не опубликовал. Даже император Рудольф глядел на Луну через телескоп еще до того, как он услышал о Галилее. Звездные карты Галилея были настолько неаккуратными и неточными, что даже группу Плеяд на них можно идентифицировать с большими трудностями, группы Ориона нет вообще; ну а громадное темное пятно под лунным экватором, окруженное горами, и которое Галилей сравнивает с Богемией, просто не существует.

Но, тем не менее, когда уже все это сказано, когда в первом опубликованном тексте Галилея вскрыты все недостатки, влияние и значимость данной брошюры все равно остаются значительными. Другие видели то, что видел Галилей, даже его приоритет в открытии спутников Юпитера до сих пор вызывает сомнения, тем не менее, он остается первым, кто опубликовал то, что видел, и описал это таким языком, который заставил каждого вскочить от изумления. Вот какое влияние произвел кумулятивный эффект; читатель инстинктивно чувствовал широчайшие философские приложения вскрытия вселенной посредством такого вот рычага, даже если прямо об этом заявлено не было. Горы и долины на Луне подтвердили сходство между небесной и земной материями; гомогенную природу вещества, из которого построена природа. Неожиданное количество невидимых ранее звезд сделало абсурдом раннее замечание, будто бы все они были созданы ради людского удовольствия, ведь их можно было видеть, только лишь вооружившись машиной. Луны Юпитера не доказали, будто бы Коперник был прав, зато они еще раз потрясли древнюю веру в то, будто бы Земля была центром мира, вокруг которой все и крутится. В Звездном Посланнике не эта или та конкретная деталь создавала драматический эффект, но все содержание.

Брошюра вызвала незамедлительные и страстные споры. Здесь любопытно отметить, что Книга Обращений Коперника практически не вызывала каких-либо шевелений в течение полувека, Законы Кеплера в свое время – вряд ли большее, в то время как Звездный Посланник, который касался проблемы лишь косвенно, вызвал такой всплеск эмоций. Главной причиной этому была, вне всяких сомнений, потрясающая понятность стиля и сюжета. Чтобы переварить кеплеровский magnum opus, требовалась, как отметил кто-то из его коллег, "чуть ли не целая жизнь"; а вот Звездного Посланника можно было прочесть за час, и эффект от этого чтения был словно удар в солнечное сплетение тех, кто вырос с традиционными взглядами на ограниченную Вселенную. И такое видение, пускай и несколько шаткое, все равно, оставляло после себя яркую, обнадеживающую логичность. Даже Кеплер был напуган необъятными перспективами, открытыми подзорной трубой Галилея: "Бесконечность просто непредставима", неоднократно восклицал он в ужасе.

Ударная волна послания Галилея незамедлительно добралась и до Англии. Брошюра была опубликована в марте 1610 года, "Игнациус" Донна был опубликован всего лишь десятью месяцами спустя, но Галилей (и Кеплер) в нем постоянно упоминаются:

Я напишу [заявляет Люцифер] римскому епископу [то есть, папе римскому],

Он обязан вызвать флорентийца Галилея к себе (…)

Но очень скоро сатирический подход переходит в метафизический с полным пониманием новой космической перспективы:

Человек сплел сеть, и сеть набросил

На всю Вселенную, и теперь владеет нею (…)

Милтон в 1610 году все еще был ребенком; он вырос вместе с новыми чудесами. Его осознание "широченной, безграничной Глубины", вскрытой посредством телескопа, отражает коец средневековой, обнесенной стенами Вселенной:

Перед [его] глазами открылся неожиданный вид

Секреты древней Глубины – черный,

Ничем не ограниченный океан -

Без краев и без измерений (…) (Потерянный Рай, книга II, I, 890)