8. Слухи и доклад

Новости в шестнадцатом веке распространялись быстро и далеко. Пульс всего человечества ускорился, как будто бы наша планета, после того, как на своем пути во Вселенной пересекла некую порождающую сонливость и задумчивость зону, теперь в регион, пропитанный живительными лучами или же там, вместо космической пыли находился некий межзвездный бензедрин. И, похоже, он одновременно срабатывал на всех уровнях нервной системы человечества, как на высшие, так и на самые низшие, действуя как стимулятор и афродизиак, что проявлялось как духовная жажда, мозговой зуд, голод всех чувств, токсический выброс страстей. Людские железы, казалось, теперь вырабатывали новый гормон, который вызывал страстную жажду новостей: любопытство – невинное, распутное, изобретательное, разрушительное, людоедское любопытство ребенка.

Новые машины – устройства для отливки типографского шрифта и печатный станок – в пищу этому любопытству дали истинное наводнение плакатов, газет, альманахов, libellea (пасквилей – фр.), памфлетов и книг. Они распространяли новости с невиданной доселе скоростью, расширяли границы людского общения, разбивали оковы изоляции. Плакаты и брошюры совсем не обязательно читались всеми людьми, на которых они испытывали свое влияние; нет, скорее всего, каждое напитанное информацией печатное слово действовало будто брошенный в пруд камешек, от которого расходились круги молвы и слухов. Сам печатный станок был только лишь источником выплеска знаний и культуры; сам процесс был сложным и косвенным, процесс разбавления, сплавления и искажения, который действовал через все большее количество посредников, включая отсталых и неграмотных. Ведь даже триста или четыреста лет спустя учения Маркса и Дарвина, открытия Эйнштейна и Фрейда не дошли до большинства людей в виде оригинального, напечатанного текста, но через вторые и третьи руки, посредством молвы и отраженных слов. Революция разума, которая сформировала базовые очертания нашей эры, не распространялась посредством учебников – нет, мысли, подобно эпидемии распространялись путем заражения невидимыми агентами и невинными носителями зародышей, посредством самых различных форм контакта, а то и попросту, благодаря тому, что все дышали одним воздухом.

В мире существуют медленно распространяющиеся эпидемии – как полиомиелит, другие расходятся мгновенно и бьют, словно гром с ясного неба – как чума.. Дарвиновская революция ударила как молния, идеям Маркса, чтобы прорости, понадобилось три четверти столетия. Коперниканская революция, столь решительно повлиявшая на судьбы людей, распространялась наиболее медленным и окольным путем, чем все остальные. И вовсе не потому, что печатный станок был чем-то новым, а сам предмет маловразумительным: тезисы Лютера вызвали незамедлительное кипение по всей Европе, хотя их намного сложнее было спрессовать в единый лозунг типа "Солнце не кружится вокруг Земли, наоборот – это Земля вращается вокруг Солнца". Причина, почему Риму понадобилось три четверти века, чтобы запретить книгу каноника Коппернигка, и почему сама книга практически никак не повлияла на современников, лежит совершенно в иной плоскости.

То, что мы называем "коперниканской революцией" самим каноником Коппернигком не было создано. Его книга не была предназначена для того, чтобы вызвать революцию. Автор и сам прекрасно знал, что большая ее часть ненадежна, противоречит всем доказательствам, что ее базовые положения нельзя доказать. Он и сам верил в нее только наполовину, тем образом расщепленного сознания Средних веков. Опять же, автор не обладал самыми существенными свойствами пророка: осознанием собственной миссии, оригинальностью видения или храбростью в убеждении.

Отношения между каноником Коппернигком как личностью и событием, известным нам как "революция Коперника", суммируются в посвящении его книги римскому папе Павлу III. В соответствующем месте мы читаем:

Я, Ваше Святейшество, прекрасно могу предположить, что некоторые люди, узнав, что в своей книге "Об Обращении Небесных Сфер" я описываю определения движения Земли, воскликнут, что, поскольку я придерживаюсь подобных взглядов, меня необходимо тут же убрать с глаз дорой… Потому-то так долго я и сомневался, должен ли я публиковать размышления, записанные с целью доказательства движения Земли, или же лучше было бы последовать примеру пифагорейцев и других, которые желали делиться своими философскими мистериями только с ближайшими людьми и с друзьями, да и то, не на письме, а устно, как свидетельствует о том письмо Лисия Гиппарху… При рассмотрении этой проблемы, опасение презрения, которому, благодаря столь новому и [возможно] абсурдному мнению, я наверняка бы навлек на себя, чуть ли не убедило меня забросить мой проект.

После этого Коперник пускается в объяснения, что лишь постоянные и повторяющиеся увещевания его друзей убедили его довести до конца публикацию его книги, которую он держал для самого себя и не открывал публике "даже не девять лет, но четырежды по девять лет".

Одержимость Коперника пифагорейским культом тайны началась очень рано, и она исходит из самих корней его личности. Письмо Лисия, упоминаемое им в этом посвящении, играет здесь любопытную роль. Вообще-то, это была апокрифическая подделка недавнего времени; юный Николас Коппернигк обнаружил ее в той же изданной в 1499 году коллекции греческих писем, которая содержала и работу Симокатты (Epistolae diuersorum philosophorum, oratorum, rhetorum sex et viginti – Падуя, 1499). Сам Коперник купил эту книгу, будучи студентом падуанского университета, и впоследствии перевел письмо Лизия на латынь. Похоже, что вместе с Симокаттой, это единственный крупный перевод с греческого языка, сделанный Коперником – хотя печатная версия этого письма на латыни уже существовала, к тому же, она находилась во владении будущего каноника. Этот перевод был включен в работу кардинала Бессариона, также опубликованную Альдусом в Падуе (Bessarionis Cardinalis Niceni et Patriarchae Constantinopolitani in calumniatorem Platonis libri quatuor, Падуя, 1503); письмо Лисия особо отмечено в принадлежащей Копернику книге (еще один отмеченный пассаж – это славословие целибату). Наверное, здесь стоит процитировать несколько фрагментов из подделки, которая оказала столь сильное влияние на Коперника.

Лисий приветствует Гиппарха.

После смерти Пифагора я не мог поверить, что связи между его учениками будут порваны. Хотя, вопреки всем ожиданиям, мы были словно пассажиры потерпевшего крушение судна, подданы течениям и разбросаны туда и сюда, нашей святой обязанностью остается помнить божественные наставления нашего учителя и не раскрывать сокровища философии тем, кто не подвергся предварительному очищению ума. Неверно раскрывать и истощать эту сокровищницу, все то, что мы сами приобрели с такими усилиями, точно так же, как не позволено посвящать простых людей в священные мистерии элизианских богинь… Не будем забывать, сколько времени заняло у нас очищение наших мыслей от пятен в них, до тех пор, пока, после того как своим ходом не минуло пяти лет, и мы смогли стать восприимчивыми к его учению… Кое-кто из его имитаторов достигли многих и великих вещей, но не надлежащим образом и не тем образом, которым следовало бы обучать молодежь; сейчас они побуждают слушателей к грубости и высокомерию, они грязнят чистейшие принципы философии поспешным и нечестивым поведением. Все это так, как будто кто-то пожелал влить чистую, свежую воду в колодец, заполненный грязью – в этом случае только поднимется муть, а вода пропадет. Именно это и случается с теми, кто учит и обучает подобным образом. Темные и непроходимые леса покрывают мысли и сердца тех, кто не был инициирован надлежащим образом, кто нарушает порядок тихих размышлений об идеях… Многие говорили мне, будто бы ты обучаешь философии публично, а ведь Пифагор запрещал это… Если ты сойдешь с этого пути, я все так же стану любить тебя, если же нет – ты мертв в моих глазах… (цитируется по Прове, том III, стр. 132-137).

Каким образом Коперник, после десяти лет пребывания в освежающей атмосфере ренессансной Италии, присвоил столь высокомерные ретроградские и антигуманистические настроения? Зачем он четыре десятка лет прижимал это апокрифическое письмо к сердцу, словно какой-нибудь талисман, сделал новый перевод его, да еще и цитировал римскому папе? Как мог ренессансный философ, современник Эразма и Рейхлина, Гуттена[140] и Лютера, согласиться с абсурдным замечанием о том, что не следует лить прозрачную и чистую воду истины в загрязненные колодцы людских умов? Почему Коперник так боялся Коперниканской Революции?

Ответ дан в тексте: в этом случае только поднимется муть, а вода пропадет. Именно здесь и находится корень той боязни, которая парализовала его работу и искалечила всю его жизнь. Все "высоконаучные" рассуждения относительно пифагорейских мистерий были рационалистическим обоснованием страхов автора, что его самого смешают с грязью, если он опубликует свою теорию. Для Коперника достаточно было стать сиротой в десять лет, иметь брата-сифилитика и мрачного тирана в качестве опекуна. Так было ли необходимостью выставлять себя на насмешки и оскорбления современников, рисковать тем, что тебе прикажут убираться "с глаз долой"?

И это не были религиозные преследования, как гласит о том легенда, которых ему следовало опасаться. Легенды мало внимания обращают на даты; так что здесь важно помнить, что "Книга об Обращениях" не была помещена в Индекс запрещенных книг в течение семидесяти трех лет после ее публикации, и что известный суд над Галилеем имел место быть через девяносто лет после смерти Коперника. Но тогда, благодаря Контрреформации и Тридцатилетней войне, интеллектуальный климат Европы изменился радикальным образом – практически столь же радикально, если бы мы сравнили викторианскую эру и времена Гитлера-Сталина. Юные и зрелые годы каноника Коппернигка прошли в золотые времена интеллектуальной терпимости: в эпоху Льва Х, покровителя обучения и искусств; в те времена, когда даже высшие сановники Церкви свободно допускали либеральное, скептическое, революционное философствование. Да, Савонарола был сожжен на костре, а Лютер отлучен от церкви, но только лишь после того, как они открыто не подчинились римскому папе, после того, как все попытки усмирить их были исчерпаны. Ученым и философам не было смысла бояться преследований за собственные мнения до тех пор, пока те прямо и четко не оспаривали авторитет Церкви. Если они проявляли хотя бы минимум благоразумия в выборе слов, тогда они могли не только говорить, чего пожелается, но им даже потакали делать это, обеспечивая покровительством церковных чинов; именно это произошло и с самим Коперником. Поразительным доказательством этому является документ, включенный Коперником во вступительную часть его "Книги об Обращениях", и который предшествует посвящению римскому папе. Это письмо, о котором я уже упоминал, написанное Копернику кардиналом Шенбергом, занимавшим пост доверенного секретаря у трех пап подряд: у Льва Х, Климента VII и Павла III.

Николаус Шенберг, кардинал Капуи, шлет свои поздравления Николаусу Коперникусу.

Когда несколько лет назад я слышал, как единодушно восхваляли ваше усердие, я начал испытывать увеличивающуюся гордость за вас и считать, что наши соотечественники должны быть рады вашей славе. Мне сообщили, будто бы вы не только обладаете всеобъемлющими знаниями учений древних математиков, но и создали новую теорию Вселенной, в соответствии с которой Земля движется, а Солнце занимает основное и, следовательно, центральное положение; будто бы восьмая сфера (неподвижных звезд) остается в недвижимом и вечно закрепленном положении, и что Луна, совместно с элементами, включенными в ее сферу, помещена между сферами Марса и Венеры, делает ежегодные обращения вокруг Солнца; более того, будто бы вы написали трактат по этой совершенно новой теории в астрономии, а также высчитали движения планет и расположили их по таблицам, к всеобщему нашему восхищению. И вот тут, как один ученый другого, не желая быть неуместным, весьма настоятельно прошу я вас сообщить о вашем открытии ученому миру, и, как можно скорее по возможности, выслать мне ваши теории относительно Вселенной, вместе с таблицами и всем тем, что вы посчитаете существенным по данному вопросу. Я дал инструкции Дитриху фон Редену [другому канонику из Фромборка] сделать верную копию со всего этого за мой счет и отослать мне. Если вы окажете мне услугу в этом, то узнаете, что имеете дело с человеком, который принимает ваши интересы близко к сердцу и желает в полной мере оценить ваше совершенство. Прощайте.

Рим. 1 ноября 1536 г.

Здесь следует отметить, что данная "весьма настоятельная" (etque etiam oro vehementer) просьба о том, чтобы Коперник опубликовал свою теорию, выражена независимо от требования кардинала о верной копии – здесь нет никаких вопросов относительно предварительной цензуры или праве вето.

Более того, не похоже, чтобы кардинал зашел настолько далеко, чтобы подгонять публикацию книги по собственной инициативе; зато имеется иное доказательство раннего благосклонного интереса Ватикана к теории Коперника. На свет божий оно выплыло не иначе как по иронии судьбы. В мюнхенской Королевской Библиотеке имеется рукопись на греческом языке, трактат некоего Александра Афродизия "По вопросу чувств и чувствительности", который ни для кого не представляет никакого интереса, за исключением того, что на титульной странице имеется следующая надпись:

Его Святейшество Климент VII подарил мне эту рукопись в 1533 году от Рождества Христова в Риме, после

того, как я, в присутствии Брата Урбино, кардинала Иог. Сальвиато, Иог. Петро – епископа Итурбо, и Мат

тиаса Курцио, врача, объяснил всем им, в садах Ватикана, учение Коперникуса относительно движения Земли.

Иог. Альбертус Видманштадиус.

Cognominatus Lucretius.

Частный и личный секретарь нашего Миролюбивого Отца.

Другими словами, Климент VII, который следовал примеру Льва Х в либеральном покровительстве Искусств, подарил греческую рукопись своему ученому секретарю в качестве награды за его лекцию по коперниканской системе. Вполне возможно предположить, что его преемник, Павел III, услышал о Копернике посредством Шенберга или Видманштада, и, любопытство его проснулось, он способствовал тому, чтобы кардинал написал астроному. В любом случае, Коперник и сам прекрасно понимал важность письма, в противном случае он не печатал бы его в своей "Книге Обращений".

Вопреки всем этим полуофициальным поощрениям, которые, казалось бы, должны были ободрить его, Коперник, как мы видели, колебался еще шесть лет перед публикацией собственной книги. Все это указывает на то, что опасался он не мученичества, но насмешки – ибо сам он был раздираем на клочья сомнениями относительно своей системы, и он прекрасно понимал, что никак не сможет доказать ее незнающим, равно как и защитить против уколов критики специалистов. Оттого и ссылки на пифагорейскую секретность и неохотное, постепенное представление системы обществу.

Тем не менее, вопреки всем предосторожностям, неспешно расходящиеся круги подняли какую-то муть, которой так опасался каноник Коппернигк. Немного, всего несколько пятнышек, говоря точнее – всего три пятна, тщательно учтенные биографами ученого. Во-первых, это грубая, но безобидная послеобеденная шуточка Лютера относительно "того нового астролога, желающего доказать, будто бы Земля ходит кругом"[141], произнесенная лет за десять до публикации Обращений; во-вторых, единственное замечание подобного рода, содержащееся в частном письме Меланхтона от 1541 г.; и, наконец, в 1531 году или около того, в прусском городе Эльбинге (ныне Эльблонг – прим. перевод.) был выставлен карнавальный фарс, в котором наблюдающий за звездами каноник был включен в гротескную процессию, по обычаям того времени высмеивающую монахов, прелатов и церковных сановников. Вот и все гонения, которые каноник Коппернигк познал в течение всей своей жизни: послеобеденное замечание, фрагмент в приватном письме и карнавальная шутка. Но даже этих безобидных брызг с ненавистного дна колодца оказалось достаточно, несмотря на все частные и официальные поощрения, чтобы губы нашего ученого оставались запечатанными. Так продолжалось до неожиданного поворота в его жизни - появления на сцене Георга Иоахима Ретикуса.