10. Материя и Разум

В письме к Херварту, которое он написал (10 февраля 1605 года), когда книга была близка к завершению, Кеплер определяет свою программу:

Моя цель заключается в том, чтобы показать, что небесная машина – это что-то вроде божественного, живого существа, но, скорее, нечто вроде часового механизма (а тот кто считает, будто бы у часов имеется душа, переносит славу творца на его дело), в той мере, как практически все сложные движения вызваны намного более простыми – магнитными и материальными силами, точно так же, как все движения в часах имеют своей причиной простую гирю. И я так же покажу, как этим физическим причинам следует дать числовое и геометрическое выражение.

Здесь Кеплер определил суть научной революции, только сам он так и не завершил переход от Вселенной, оживленной целенаправленным разумом, к той, которая приводится в действие нецеленаправленными, "слепыми" силами. Сама концепция физической "силы", лишенной цели, которую мы воспринимаем чуть ли не как обязательную, появилась из матки анимизма, и даже само латинское слово для нее – virtus (добродетель) или vis (энергия, бодрость) – выдает ее происхождение. Ведь и действительно, как и было, так и сейчас, проще говорить о "простой, магнитной, материальной силе", чем формировать конкретную идею о том, как она работает. Следующий пассаж позволит нам проиллюстрировать громадную сложность, которую для разума Кеплера представляет описание "движущей силы", исходящей от Солнца:

Хотя сам по себе солнечный свет не может быть движущей силой (…) возможно, он может представлять собой нечто вроде повозки или инструмента, которыми пользуется движущая сила. Но последующие рассуждения, похоже, противоречат этому. Во-первых, свет задерживается в областях, лежащих в тени. То есть, если движущая сила должна была пользоваться светом для своего передвижения, тогда тьма заставила бы планеты стоять и не двигаться. (…)

А поскольку сила эта представлена, в большинстве своем, представлена как на дальних орбитах так и на ближних и узких, отсюда следует, что ничто в этой силе не теряется в ходе путешествия от ее источника, ничто не поглощается и распыляется между источником и звездой. То есть, испускание является таким же нематериальным, как и свет, и оно не сопровождается потерей материи, как при испускании запахов, или в случае тепла, исходящего от накаленной печи и тому подобных примеров, когда промежуточное пространство заполнено [эманацией]. Следовательно, мы обязаны сделать заключение, что как и свет, освещающий все на земле, является нематериальной разновидностью огня в солнечном теле, так и эта сила, которая хватает и удерживает планетные тела, представляет собой нематериальную разновидность силы, чье месторасположение находится в самом Солнце; и что она обладает неизмеримой мощностью, и что именно она дает первый толчок всем движениям в этом мире (…)

Такой вид силы, равно как и тот вид силы, которым является свет (…) не может рассматриваться как нечто, расширяющееся в пространстве между собственным источником и движимым телом, но как нечто, что такое движимое тело принимает из занимаемого им пространства (…) [заметьте, что это вот определение ближе к современному представлению о гравитационном или электромагнитном поле, чем к классической ньютоновской концепции силы – Прим. Автора]

Кто, я спрашиваю, будет делать вид, будто бы свет обладает материальной сутью? Но, тем не менее, он действовал и действует в пространстве, он отражается и преломляется, он обладает некими численными характеристиками, в связи с чем, может быть более плотным или "разбавленным", и он может рассматриваться как плоскость, куда свет принимается чем-то, способным быть освещенным. Потому, как я уже говорил в своей Оптике, одно и тоже может прилагаться к свету, как и движущей силе: это не имеет представительского существования в пространстве между источником и освещаемым объектом, хотя это нечто в прошлом через это пространство прошло; можно сказать, что это нечто не "есть", но "было". (Новая Астрономия, том III, глава 33)

Современные физики, захваченные парадоксами относительности и квантовой механики, могут найти здесь отражения собственных трудностей. В конце концов, Кеплер попытался справиться со своей "движущей силой" путем визуального представления ее как вихря, "бешеного течения, который срывает с места все планеты и, возможно, весь небесный эфир, с запада на восток" (Новая Астрономия, том III, глава 38). Тем не менее, он вынужден был приписать каждой планете что-то вроде сознания, которое позволяло ей распознавать собственное положение в пространстве и соответственным образом подстраивать свои собственные реакции. Для беспечных читателей "Новой Астрономии" это выглядело так, как будто бы животные духи вновь получили доступ в модель, которую Кеплер представлял как чисто часовой механизм – словно духи, которые никак не могут согласиться с их окончательным изгнанием из мира живущих. Но планетарные разумы Кеплера на самом деле ни в чем не напоминают тех движущих планетами ангелов и духов. У них нет "душ", имеются только лишь "разумы"; нет никаких органов чувств и никакой собственной воли; это – скорее – компьютеры в управляемых снарядах:

О, Кеплер, ну почему бы тебе не пожелать снабдить каждую планету парочкой глаз? Вовсе нет. Вовсе не обязательно придавать планетам ноги или крылья, чтобы они могли двигаться. (…) Наши размышления еще не исчерпали всех богатств Природы, чтобы дать нам возможность познать, какое множество чувств имеется. (…)

Тонкие размышления кое-кого из людей, которым важно познать природу благословенных ангелов и духов, их движения, местоположения и действия нас здесь не интересуют. Мы обсуждаем естественные причины гораздо более меньшего ранга: силы, которые не действуют по своей воле, когда они меняют свои действия, разумы, которые никак от них отделены, но приписаны к небесным телам, которые необходимо двигать, и эти силы едины с ними.

Таким образом, считается, будто бы функцией планетного разума является реагирование законным, упорядоченным и, следовательно, "разумным" образом на все силы, которые действуют на планету. На самом деле это совершенный электронный мозг с аристотелевскими склонностями. В этом последнем анализе, неопределенность Кеплера является всего лишь отражением дилеммы "материи и разума", которые делаются особо острыми в переходные периоды – включая и тот, который мы сейчас рассматриваем. Вот как изложил это превосходный германский биограф:

Физические экспозиции Кеплера содержат специальное сообщение для тех, кто чувствует необходимость расследовать первейшие начала механистического объяснения природы. Он, на самом деле, касается глубинных вопросов философии природы, когда он сталкивает своим субтильным образом, понятия человечества и природы, сравнивает их прагматические ценности и ограничивает их области применения. Разве мы переросли этот антитезис (имеется в виду ход умозаключений: тезис, антитезис, синтез) в наши дни? Только те, которые считают, будто не осознают метафизической природы нашей концепции физической силы. (…) В любом случае, объяснения Кеплера могут послужить стимулом для цельного рассмотрения аксиом и пределов механистической философии в наше время широкого распространения катастрофического научного догматизма (Предисловие Макса Каспара к германскому изданию Новой Астрономии, Мюнхен и Берлин, 1929)

Хотя Кеплер и не был способен разрешить дилемму, он ее прояснил и отполировал ее острые углы. Ангелы, духи и неподвижные движители были изгнаны из космологии; он сублимировал и дистиллировал проблему до того самого момента, где остается одна окончательная тайна. Хотя его всегда привлекали, пускай в смеси с отвращением и увлеченностью, теологические диспуты, Кеплер бескомпромиссно и даже страстно отказал введению теологии в науку. В этом плане он высказал свою позицию в заявлении – или, скорее, в боевом кличе – приведенном во вступлении к его Новой Астрономии:

И хватит говорить об авторитете Священного Писания. Теперь, когда речь касается мнения святых по этим вопросах природы, я отвечаю одним словом, что в богословии главенствует Авторитет, но в философии действует лишь сила Разума. Поэтому святым был Лактанций[252], который отрицал округлость земли; святой Августин, который признал округлость, но отрицал, будто бы существуют антиподы. На стороне святых стоит в наши дни Священная Канцелярия[253], которая допускает малость земле, но отрицает свое движение: но для меня. более священным, чем все это, есть Истина, когда я, со всем почтением к ученым докторам Церкви, демонстрирую посредством философии, что земля круглая, населена по своей окружности антиподами, что она обладает самой незначительной малостью, и что она быстро странствует среди звезд.