1. Tabulae Rudolphinae

Harmonice Mundi была закончена в 1618-м, а напечатана – в следующем году, когда Кеплеру исполнилось сорок восемь лет. Его первооткрывательская работа была сделана, но в те одиннадцать оставшихся ему лет он продолжал изливать книги и брошюры – ежегодные календари и эфемериды, книгу, посвященную кометам, другую – по недавно изобретенным логарифмам, а так же еще две крупных работы: Epitome Astronomiae Copernicanae и Рудольфовы Таблицы.

Название первой работы обманчиво. Epitome вовсе не является кратким изложением коперниканской системы, но изложением системы Кеплера. Законы, которые в оригинале приписывались одному только Марсу, здесь распространены на все планеты, включая Луну и спутники Юпитера. Все эпициклы ушли, и Солнечная система по сути представляется нам в той же форме, в которой она выглядит в современных школьных учебниках. Это была наиболее объемная из работ Кеплера и наиболее важным систематическим изложением астрономии со времен Альмагеста Птолемея. Тот факт, что открытия Кеплера в книге еще раз наряду с его же фантазиями, ни в коей мере не уменьшает ценность этой работы. Именно перекрытие двух вселенных мысли придает Эпитоме, равно как всей жизни и трудам Кеплера, ее уникальную ценность в истории идей.

Чтобы понять, как далеко ушел Кеплер от своих коллег, несмотря на остатки средневековья в собственных венах, необходимо сравнить Epitome с другими современными учебниками. Ни в каком из них идея гелиоцентризма не была принята, либо указывалось, что это дело для грядущих поколений. Маэстлин в 1624 году опубликовал перепечатку собственного учебника, основанного на учении Птолемея, через три года после появления Epitome; ну а знаменитый "Диалог о великих системах мироздания" Галилея, опубликованный спустя восемь лет, се еще держится за циклы и эпициклы как за единственно приемлемую форму движения небесных тел.

Второй крупной работой последних лет Кеплера было его наивысшее достижение в практической астрономии: давным-давно ожидаемые "Рудольфовы Таблицы", основой для которых были труды всей жизни Тихо Браге. Их завершение откладывалось чуть ли не на тридцать лет по причине смерти самого Тихо, споров с его наследниками и всеобщим хаосом по причине войны – но, в основном, нежеланием самого Кеплера заниматься тем, что кто-либо иной мог назвать подвигами Геракла, над которыми следовало горбатиться днем и ночью. Астрономы и штурманы, составители календарей и гороскопов с нетерпением ожидали обещанных Таблиц, а раздраженные претензии относительно задержки поступали даже издалека: из Индии или иезуитских миссий в Китае. Когда венецианский корреспондент присоединился к этому хору, Кеплер ответил ему с cri de coeur (криком души – фр.):

Как говорит присловье, один человек все делать не может. Я не способен работать по графику, придерживаясь расписания и правил. Если я возьмусь за что-либо, что выглядит привлекательным, тогда работа идет с десятикратной скоростью. Но очень часто меня удерживает на месте ошибка в расчетах, сделанная по причине спешки. Зато я способен изливать из себя бесконечное количество идей. (…) Умоляю вас, друзья мои, не надо приговаривать меня на каторгу математических расчетов, оставьте мне время для философских рассуждений, являющихся для меня единственной радостью (из письма к Бьянчи, 17 февраля 1619 г.).

Но, наконец, разменяв шестой десяток лет, он по-настоящему взялся за задачу, которую после смерти Тихо лишь поклевывал. В декабре 1613 года он триумфально докладывает своему английскому корреспонденту: video portum – уже могу видеть порт (лат.); а спустя шесть месяцев пишет приятелю: "Рудольфовы Таблицы, порожденные Тихо Браге, я держал в себе двадцать два года, словно семя, которое постепенно развивается в лоне матери. И вот теперь я мучаюсь родовыми схватками" (письмо Бернеггеру от 20 мая 1624 года).

Но по причине отсутствия денег и хаоса Тридцатилетней Войны, печать заняла не менее четырех лет и потребовала половину из оставшегося ему времени жизни.

Поскольку Таблицы должны были нести имя Рудольфа, Кеплер посчитал подходящим, что печатный процесс будет финансироваться оплатой в рассрочку, так что ему где-то нужно было добыть 6299 флоринов. Он отправился в Вену, в новое расположение Императорского Двора, где ему пришлось провести четыре месяца, чтобы получить деньги. Но его удовлетворение имело достаточно абстрактную природу. В соответствии со сложными методиками, согласно которым осуществлялись финансовые дела Империи, Казна перевела средства в три различных города: в Нюрнберг, Мемминген и Кемптен. Кеплеру нужно было переезжать из города в город – отчасти на лошади, отчасти пешком по причине геморроя; а дальше вымаливать, льстить и угрожать, пока, в конце концов, ему не удалось собрать всего 2000 флоринов. Эти деньги он потратил на закупку бумаги для книги, после чего решил финансировать печать из собственного кармана, "не чувствуя никакого страха, что лишит средств к существованию жену и шесть детей", и ему даже пришлось "забраться в деньги, которые хранились у доверенного лица для детей от первого брака". На эти поездки он потратил целый год.

Но это было всего лишь началом его сложностей; история печати Рудольфовых Таблиц напоминает одну из Казней Египетских. Начать с того, что в Линце не было подходящей печатной мастерской для такого крупного мероприятия; так что Кеплеру снова пришлось собираться в дорогу, чтобы нанять опытных типографов из других городов. Когда работа была наконец-то начата, пришла следующая напасть – на сей раз уже знакомая: всем протестантам Линца было приказано либо обратиться в католическую веру, либо в течение шести месяцев покинуть город. Кеплера вновь освободили от данной обязанности, а вместе с ним – мастера-печатника со всеми его помощниками, зато ему было приказано передать властям все книги, подозреваемые в ереси. По счастью, выбор таких книг был оставлен его собственной оценке (что заставило его чувствовать себя "словно суке, которую заставили отказаться от одного из ее щенков") и, благодаря вмешательству иезуита, отца Гульдена, Кеплер смог оставить их все. Когда война приблизилась к Линцу, отцы города попросили Кеплера дать совет, как уберечь книги из Провинциальной Библиотеки от опасности сгореть; ученый порекомендовал туго запихнуть их в винные бочки, чтобы их можно было легко перекатить из опасного места. По случаю, несмотря на отлучение от церкви (теперь уже окончательное), Кеплер нанес визит в свой любимый Тюбинген, лютеранскую твердыню, и замечательно провел время с пожилым Маэстлином – и все это должно показать, что священных коров этой отживающей Эпохи Гуманизма уважали во время Тридцатилетней войны, как в Германии, так и в Италии, что нам еще покажет случай Галилея.

Третьей казнью египетской было размещение в Линце баварских солдат. Солдат располагали на постой повсюду, даже в печатной мастерской Кеплера. Результатом этого стали слухи, распространившиеся по всему Ученому Миру до самого Данцига, будто бы солдатня расплавила свинцовый набор книги Кеплера, чтобы сделать пули, а его рукописи реквизировали, чтобы делать пыжи для патронов – по счастью, все они оказались неправдивыми.

А потом крестьяне лютеранского вероисповедания начали кровавый мятеж; они палили монастыри и замки, оккупировали город Велс и осадили Линц. Осада продолжалась два месяца: с июня по август 1626 года. Как всегда, начались традиционные эпидемии, население было вынуждено питаться кониной, но Кеплер "с Божьей помощью и защитой моих ангелов" данной судьбины не познал.

Вы спрашиваете меня [писал он патеру Гульдену], как я справлялся во время всей этой длительной осады. Вам следовало бы спросить, а что кто-либо должен делать, находясь среди солдатни. В других домах разместили лишь по нескольку солдат. Наши находятся в пределах городских стен. Все время солдаты находились крепостных валах, и целая их когорта располагалась в нашем доме. Уши постоянно гудели от бухания пушек, носы страдали от гадких испарений, глаза – от огня. Все двери слндовало держать открытыми для солдат, которые, постоянно входя и выходя, мешали спать ночью или работать днем. Тем не менее, я посчитал огромным благом, что глава городского совета предоставил мне помещения с видом на крепостной ров и окрестности, где происходили сражения (письмо от 1 октября 1626 г.).

Когда Кеплер не наблюдал за сражениями, он в своей беспокойной мастерской занимался своей старинной терапией, написанием работы по хронологии.

Но вот 30 июня крестьянам удалось поджечь какой-то городской квартал. Огонь уничтожил семьдесят домов, а среди них – и типографию. Все листы, которые были до сих пор напечатаны, сгорели; но тут вновь вмешались ангелы, так что рукопись Кеплера осталась целой. Это дало ему повод для одного из своих милых заявлений: "Это просто судьба, которая все время вызывает задержки. Все время случаются новые и новые обстоятельства, в которых я никак не виноват".

Вообще-то говоря, Кеплер даже не был слишком опечален уничтожением печатного пресса, поскольку Линц надоел ему хуже пареной репы, и он только ждал повода, чтобы уехать куда угодно. Кеплер знал хорошую типографию в Ульме, в верхнем течении Дуная, принадлежавшем Швабии, и этот город находился менее чем в пятидесяти милях от Тюбингена – того магнитного полюса, который не терял своего притяжения для него. Когда осада была снята, и после получения согласия от императора, Кеплер уже мог, после четырнадцати долгих лет, покинуть Линц, который ему никогда не нравился, и который никогда не полюбил и его самого.

Но тут оказалось, что типография в Ульме обернулась разочарованием. С самого начала пошли какие-то разногласия, а потом дошло до угроз судебными исками. В один момент Кеплер даже покинул Ульм с неожиданной надеждой найти лучшего печатника – естественно, в Тюбингене. Путешествовал он пешком, поскольку вновь проявились чирьи на седалище, в связи с чем поездка на лошади была бы слишком болезненной. А на дворе стоял февраль, а Кеплеру уже исполнилось пятьдесят шесть лет. Пройдя пятнадцать миль и добравшись до деревни Блаубёйрен, он повернул назад, а потом и вообще помирился с печатником (кстати, звали его Йонас Саур, что означает "кислый").

Спустя семь месяцев, в сентябре 1627 года, работа наконец-то была завершена. И тут как раз подоспела книжная выставка на Франкфуртской Ярмарке. Кеплер, который закупил бумагу, отливал какую-то часть шрифта, действовал в качестве старшего рабочего в типографии и вообще за все платил, теперь лично отправился во Франкфурт с частью первого тиража в тысячу экземпляров, чтобы устроить там их продажу. По-настоящему, и швец, и жнец, и на дуде игрец.

Последней из казней египетских, с которой пришлось смериться Кеплеру, были наследники Тихо, вновь появившиеся на сцене. Юнкер Тенгнагел умер пятью годами ранее, но Георг де Браге, неудачный потомок великого датчанина, продолжал вести партизанские действия против Кеплера в течение всего этого времени. Он ничего не понимал в содержании книги, зато он был против того, что предисловие Кеплера занимало больше места, чем его собственное, равно как и против замечания Кеплера о том, что он улучшил наблюдения Браге, поскольку он считал это оскорблением чести отца. Поскольку работа не могла быть напечатана без согласия наследников, первые два листа, содержащие посвящения и предисловия, пришлось перепечатывать дважды; так что в результате, среди сохранившихся копий существуют три различные версии "Таблиц".

Более, чем на сотню лет Tabulae Rudolphinae оставались незаменимым инструментом для изучения неба – как планет, так и неподвижных звезд. Большая часть книги состоит из таблиц и правил для предугадывания положений планет, а так же созданного Тихо каталога для 777 месторасположений звезд, но Кеплер это число увеличил до 1005. Кроме того, здесь же имеются таблицы преломлений и логарифмы[289], впервые представленные для использования астрономами; а так же перечень городов мира, чьи долготы соотнесены к Гринвичу Тихо Браге – меридиану Ураниборга на острове Вэн.

На фронтисписе, разработанном рукой Кеплера, представлен древнегреческий храм, под колоннами которого в живом диспуте участвуют пять астрономов: древний вавилонянин, Гиппарх, Птолемей, каноник Коппернигк и Тихо де Браге. В стене в основании храма, под ногами пяти бессмертных, имеется маленькая ниша, в которой Кеплер согнулся над грубо отесанным столом, печально глядя на читателя, похожий на одного из семи гномов, у которых жила Белоснежка. Скатерть перед ним покрыта цифрами, которые он пишет большим птичьим пером, указывая на факт, что у него нет денег на покупку бумаги. Над вершиной куполообразной крыши парит Имперский Орел, роняющий золотые дукаты из клюва. Пара этих дукатов приземлилась на скатерке Кеплера, еще пара готова упасть – полный надежд намек.