6. Каноник

В 1512 году епископ Лукас неожиданно умирает. Он отбыл в Краков, чтобы присутствовать на свадьбе короля Польши, и присутствовал на церемонии в полноте жизненных сил. На обратном пути он "что-то съел" и умер в своей родной Торуни. Его верный секретарь и домашний врач, как всегда неуловимый, в момент смерти рядом с ним не находился; причины этого отсутствия нам неизвестны.

Вскоре после смерти дяди, Коперникус, в настоящий момент уже сорокалетний мужчина, покидает Замок Гейльсберг и, после пятнадцатилетней отсрочки, начинает исполнять обязанности каноника собора в Фромборке – которые он добросовестно выполнял уже до конца своей жизни.

Обязанности не были особо строгими. Шестнадцать каноников вели светскую, ничем не обремененную и доходную жизнь провинциальных дворян. Они могли носить оружие (за исключением собраний Капитула), они обязаны были поддерживать собственный престиж, имея на содержании не менее двух слуг и по три лошади на голову. Большинство из них было родом из богатых семейств Торуни и Гданьска, все они были связаны узами свойства посредством сложных брачных связей своих семей. Каждый из них имел дом или curia, предназначенный для их проживания внутри городских стен – одним из таких домов и была башня Коперника – и еще две дополнительные allodia, то есть небольшие частные владения за пределами городской черты. Помимо того, каждый из каноников принимал доходы от одной или нескольких пребенд, так что каждый их них владел весьма приличным состоянием.

Только один из шестнадцати каноников давал высшие обеты, именно он и был уполномочен вести мессы; все остальные же должны были, если только находились в отъезде по официальным делам, принимать участие и, время от времени, ассистировать в ходе утренних и вечерних служб. Все их остальные обязанности носили светский характер: управление обширными угодьями Капитула, над которыми они имели практически абсолютную власть. Это они назначали и собирали налоги, взимали арендную плату и церковную десятину, назначали старост и официальных лиц в деревнях, заседали в суде, издавали законы и следили за его исполнением. Все эти обязанности и действия должны были соответствовать расчетливой и методичной натуре каноника Коппернигка; в течение четырех лет он исполнял должность Управляющего внешними землями Капитула, Алленштайн и Мельзак; в течение последующего срока он был Генеральным управляющим всех владений Капитула в Вармии. Он же вел бухгалтерскую и деловую книги, в которой тщательно фиксировались все сделки с арендаторами, крепостными крестьянами и простыми работниками.

Между тем – в 1519 году – вновь вспыхнула вражда между поляками и Тевтонским Орденом. Крупных сражений не было, но земли Вармии были опустошаемы солдатней как одной, так и другой стороны. Враждебные войска убивали крестьян, насиловали их женщин, сжигали хутора, но на укрепленные города не нападали. Четырнадцать каноников из шестнадцати провели этот страшный год в Торуни или Гданьске; Коппернигк предпочел остаться в компании пожилого собрата в своей башне за безопасными стенами Фромборка, где он присматривал за делами Капитула. В следующем году он управлял делами в Алленштайне и, вроде бы, принимал участие в неудачной попытке вести переговоры между двумя враждующими сторонами. Когда, наконец, наступил мир, в 1521 году, Коппернигку было почти пятьдесят лет. Оставшиеся ему два десятка лет жизни, внешне ничем не примечательные, он, в основном, провел в своей башне.

Свободного времени у него было в достатке. В 1530 году или где-то в это время он завершил рукопись Книги Обращений, после чего делал в ней лишь незначительные поправки. Ничего, требующего больших последствий, он уже не делал. По просьбе приятеля он написал критические замечания относительно теорий некоего астронома (известные как "Письмо против Вернера", к ним мы еще вернемся далее по тексту), эти замечания, равно как и Commentariolus, ходили в виде списков; еще он составил меморандум относительно ущерба, нанесенного тевтонскими рыцарями в ходе военных действий; еще он написал трактат по монетарной реформе для законодательного собрания Пруссии[136]. Никто из великих ученых или философов не оставил после себя меньше письменных работ.

В течение всех этих лет он приобрел только одного близкого друга, коллегу-каноника из Фромборка, впоследствии епископа Кольмно и всей Вармии, Тидемана Гизе. Каноник Гизе был мягким и ученым человеком, который, хотя и был на семь лет моложе Коперника, защищал и восхищался им. Именно Гизе после нескольких лет усилий с помощью молодого Ретикуса уговорил своего упрямого собрата позволить напечатать Книгу Обращений, и это он, когда Коппернигк вступил в мерзкий конфликт со своим новым епископом, сглаживал острые моменты, благодаря своему влиянию. Николас постоянно нуждался в сильной личности, на которую он мог бы положиться; но в то время, как дядя Лукас и брат Андреас унижали и притесняли его, Гизе в течение всех оставшихся лет жизни ученого вел его посредством терпения и мягких убеждений. Он был, вплоть до появления на сцене в последний миг молотого Ретикуса, единственным человеком, который распознал гениальность в нелюдимом и нелюбимом никем мужчине; который принял слабости характера своего приятеля и понял его непростые способы поведения на людях, не позволяя им влиять на поклонение перед интеллектом каноника Коппернигка. Со стороны Гизе это был замечательный подвиг благотворительности и воображения, ибо в то время считалось, будто интеллект человека и его характер составляют неделимое единство. Личность принимали или отвергали как целое; а большая часть людей, вступавших в контакт с каноником Коппернигком, выбирали именно второе. Тидеман Гизе, стойкий, но и нежный защитник, советник и побудитель – это один из незаметных героев истории, которые очищают дорогу для нее, не оставляя на этом пути никаких личных знаков.

Ниже представлен типичный эпизод в отношениях двух приятелей, в котором отражено отношение к центральной проблеме их времени: Реформации Церкви, которой они оба служили.

Копернику было уже сорок пять лет, когда, в 1517 году Мартин Лютер прибил гвоздями свои девяносто пять тезисов к двери замковой церкви в Виттенберге. Минуло не более пяти лет, и "глядите, весь мир втянут в драку, переросшую в безумное противостояние и резню, и все Церкви обесчещены злоупотреблениями и насилием, как если бы Христос, возвращаясь на Небеса, завещал нам не мир, но войну", - как писал в отчаянии мягкосердечный Гизе (цитируется по Прове, том II, стр. 177). С самого начала лютеранство быстро распространилось по всей Пруссии и даже проникло в Польшу. Бывший Верховный Магистр Тевтонского Ордена, который, когда Орден наконец-то был распущен в 1525 году, принял титул герцога Прусского, принял новую веру; король Польши, с другой стороны, остался верным Риму и жестоко подавил лютеранские волнения в Гданьске. Таким образом, маленькая Вармия вновь сделалась ничейной землей между двумя враждебными силами. Епископ Фабиан фон Лоссайнен, преемник дяди Лукаса, соблюдал благосклонный нейтралитет по отношению к Лютеру, которого он называл "ученым монахом, у которого имеются собственные opiniones в отношении к Писанию; должно быть, нужно обладать храбростью, чтобы вступить в диспут с ним". Но уже его преемник, епископ Маврикий Фербер, назначенный довольно скоро, начал решительную войну против лютеранства; его первый эдикт, изданный в 1524 году, угрожал тем, что все, слушающие схизматиков, "будут навечно прокляты и рассечены мечом анафемы". В ту самую неделю, когда эдикт стал известен Вармии, епископ соседней епархии, Замланда (куда входили нынешние литовские земли – Прим.перевод.), тоже опубликовал эдикт, в котором он увещевал свое духовенство усердно читать писания Лютера и, следуя практике лютеранства, проповедовать и крестить на языке простого народа.

Двумя годами позднее каноник Гизе опубликовал небольшую книжку ("Flosculorum Lutheranorum de fide et operibus ???????????" (Краков), разбирается у Прове, том I, 2, стр. 172)). Ее выставляемой на передний план целью было опровержение поведения поддерживающего лютеран соседа, епископа Замланда; на самом же деле, это была мольба о терпимости и улаживании всяческих споров, написанная абсолютно в стиле Эразма. В предисловии каноник Гизе сразу же заявляет: "Я отказываюсь от битвы", а заканчивает книгу следующим воззванием:

О, если бы христианский дух сообщал о настроениях лютеран католиков, а о настроениях католиков – лютеранам, но только абсолютно верно; тогда наши Церкви не переживали бы тех трагедий, конца которым не видно… Честное слово, даже дикие звери проявляют больше добра друг к другу, чем мы это видим среди христиан.

И вот в самом начале своей книги Гизе вполне сознательно упоминает имя Коперника. Интересующий нас пассаж содержится в начальном письме от Гизе другому канонику, некоему Феликсу Рейху. Гизе умоляет Рейха не позволить, чтобы личные предпочтения помешали его критической оценке, "так же, как мне кажется, было в случае с Nicolao Copphernico [sic], который посоветовал мне напечатать эти мои писания, хотя в остальном на его вкус всегда можно положиться". Нет сомнений, что каноник Гизе получил согласие своего приятеля на упоминание своего имени, как способ указать на то, что Коперник тоже разделяет взгляды автора. Нет никаких сомнений в том, что Гизе и Коперник – равно как и все остальные члены Капитула – неоднократно обсуждали великую схизму, равно как и отношение к ней; вполне вероятно, в свете близкой дружбы между двумя этими мужчинами, а так же пассаже в предисловии, что Коперник – прямо или косвенно - участвовал в написании книжки Гизе. Содержание книги было настолько безупречным, что, возможно, именно благодаря ему Гизе стал епископом. Правжа, было в ней несколько моментов – например, самое начало: "Я отказываюсь от битвы", и некоторые указания на испорченность духовенства – которые, с точки зрения излишне предупредительного человека, могли бы вызвать немилость начальства. Эти извилистые ссылки в предисловии были, возможно, компромиссной формулой, выработанной после долгих дискуссий между мягким и убедительным Гизе и его направляемым опасениями приятелем.

Но, хотя каноник Гизе и настоял на косвенном выявлении каноником Коппернигком своих взглядов на религию, в течение последующих пятнадцати лет он никак не преуспел в том, чтобы убедить приятеля открыть его взгляды на астрономию. И когда первая версия коперниканской системы появилась в печатном виде, она была, как вершина скрытности Коперника, не написана или подписана им самим, но его учеником, Иоахимом Ретикусом.