2. Солнечные пятна

Последующий год (1612) принес новые споры, имеющие более серьезные последствия. Эти споры касались пятен на Солнце.

Началось все это в Ингольштадте, в Баварии, где отец Шайнер, иезуит-астроном с огромной репутацией, и его молодой помощник Цисат, воспользовавшись плотным туманом, направили свой телескоп прямо на Солнце. Первым был выход Цисата, который, к собственному изумлению, открыл "несколько черных точек" на поверхности светила. Он воскликнул: "То ли Солнце плачет, то ли оно замарано пятнами!". После чего он передал инструмент своему наставнику.

После длительных наблюдений, отец Шайнер в нескольких письмах сообщил об этом сенсационном открытии Маркусу Вельзеру из Аугсбурга, меценату науки, который покровительствовал и Кеплеру. Вельзер тут же опубликовал письма под псевдонимом "Апеллес", как просил его об этом Шайнер. После этого Вельзер отослал брошюру Кеплеру и Галилею, чтобы получить их мнение по данному вопросу.

Кеплер ответил сразу же. Он вспомнил, что и сам в 1607 году наблюдал пятно на Солнце, которое было "размером с чахлую вошь", которое он по ошибке принял за Меркурий, проходящий по поверхности Солнца[305]. Он посмеялся над своей ошибкой, после чего процитировал сообщения о подобных наблюдениях, начиная чуть ли не с царя Гороха[306], после чего высказал мнение, будто бы пятна – это нечто вроде окалины, возникающей по причине охлаждения Солнца на определенных "латках".

Галилей задержал собственный ответ более, чем на три месяца, после чего заявил о личном приоритете в данном открытии. Он утверждал, будто бы наблюдал солнечные пятна в течение уже восемнадцати месяцев, и что год назад показывал их "многим прелатам и благородным людям в Риме", правда, не называя ни единого имени данных свидетелей.

На самом же деле, солнечные пятна были открыты независимо и практически в одно и то же время Иоганном Фабрициусом из Виттенберга, Томасом Хэрриотом из Оксфорда, дуэтом Шайнер-Цисат и самим Галилеем. Похоже, что Херриот был первым, кто их наблюдал, но Фабрициус был первым, кто напечатал об этом, а Шайнер – вторым. Херриот, Фабрициус и Шайнер ни знали о параллельных открытиях других своих коллег, равно как никто из них не выдвигал каких-то особенных претензий в плане приоритета. Так что претензии Галилея были безосновательными, во-первых, потому что Фабрициус и Шайнер первыми опубликовали сообщения о своих открытиях, а во-вторых, поскольку сам Галилей не смог назвать ни единого свидетеля или же корреспондента, чтобы доказать свое первенство – тем не менее, мы же помним, насколько мелочным и осторожным он был для защиты своих претензий относительно приоритета в предыдущих случаях, сразу же высылая сообщения в форме анаграмм. Но, похоже, Галилей привык считать телескопические открытия в качестве эксклюзивной монополии – как сам он заявлял при случае:

Тут ничего не поделаешь, господин Сарси, что мне одному было дано открыть все новые явления на небе, и никому другому это не будет позволено. Это истина, которую нельзя отрицать ни по злому умыслу, ни из зависти.

Заявляя свой особенный приоритет в открытии солнечных пятен, после чего последовала скрытая атака на отца Штайнера, Галилей сам сотворил себе первого врага среди иезуитов-астрономов и начал тот роковой процесс, в результате чего весь орден встал против него.

Все это событие было тем более неуместным, поскольку ответ Галилея Маркусу Вельзеру был образцом четкости и научности методики. После этого письма последовали еще два Письма относительно солнечных пятен, которые были опубликованы в следующем году именно под этим названием. Галилей убедительно доказал, что пятна не были малыми планетами, окружавшими Солнце, как поначалу предположил Шайнер, но они располагаются прямо на поверхности солнца или близко к нему; что они вращаются вместе с Солнцем, постоянно меняя свою форму, а так же рассмотрел природу "испарений или выдыханий, облаков или же дымов". Таким образом было доказано, что не одна Луна, но даже Солнце проходило акты творения и распада.

Кроме того, в брошюре содержалась и первая, пока что робкая формулировка со стороны Галилея принципа инерции, а так же первое напечатанное заявление, сделанное в пользу системы Коперника. Вплоть до этой даты – а мы сейчас находимся в 1613 году, и Галилею почти пятьдесят лет – он защищал Коперника в беседах за обеденным столом, но никогда в печати. Интересующий нас фрагмент находится на последней странице Писем; начинается он с бездоказательной ссылки на спутники Сатурна, и продолжается следующим образом:

И, возможно, эта планета так же, не менее, чем рогатая Венера, замечательно соответствует системе великого Коперника, благосклонные ветры универсального откровения этой доктрины, похоже, направляются в нашу сторону, оставляя легкие опасения в виде туч или противных ветров (Письма относительно солнечных пятен, стр. 144).

Наконец-то, свершилось, первое публичное подтверждение, пускай и неопределенное по форме, ровно через четверть века после того, как Кеплер протрубил в коперниканский горн в своей Мистерии.

Книга была незамедлительно и с шумными приветствиями воспринята. Что же касается Церкви, то против публикации не раздалось ни единого голоса; более того, кардиналы Боромео и Барберини – будущий римский папа Урбан VIII – написали Галилею письма с выражениями восхищения от всего сердца.

Реакционеры вели себя совершенно иначе. Когда любимому ученику Галилея, бенедиктинцу, отцу Кастелли (основателю современной гидродинамики) предложили место преподавателя в Университете Пизы, тогдашний ректор тут же запретил ему провозглашать вращение и движение Земли. Этим ректором был Артуро д'Эльчи, фанатический приверженец Аристотеля и член "голубиной лиги", который и сам опубликовал одну из брошюр, направленных против Вещей, плавающих в воде.

Первая серьезная атака против учения Коперника на религиозной основе, была проведена не церковниками, но мирянином – никем иным, как самим делле Коломбе, предводителем лиги. Его трактат Против Движения Земли содержал ряд цитат из Священного Писания, которые должны были доказать то, что Земля находится в центре Вселенной. Трактат ходил в рукописи в 1610 или 1611 году, до того, как Галилей впервые публично в печати заявил о поддержке Коперника, и в нем имя Галилея не упоминалось. Похоже, что возможный теологический конфликт самого Галилея беспокоил мало, так что прошел почти год, прежде чем он сам спросил мнение своего приятеля, кардинала Конти, по данной проблеме. Кардинал ответил на это, что, если рассматривать "неизменность" небес, то Писания выступают, скорее, в пользу взглядов Галилея, чем Аристотеля. Что же касается Коперника, прогрессивное (то есть, годичное) движение было приемлемым, но вот суточное вращение Писанию никак не соответствовало, если только не принять того, что некоторые фрагменты не следует воспринимать дословно, но подобная интерпретация была бы позволена "только лишь в случае большой необходимости" (письмо Галилею от Конти, 7 июля 1612 года).

"Необходимость" в данном контексте вновь означала только одно: если и когда будут представлены убедительные доказательства движения Земли. Но все это никак не влияет на свободу обсуждения относительных преимуществ систем Птолемея, Тихо де Браге или Коперника, принятых в качестве математических гипотез.

Здесь проблема должна была бы и закрыта, и, вероятно, так оно бы и случилось, если бы не гиперчувствительность Галилея к критике и его непреодолимое желание возразить. В конце 1612 года он находился неподалеку от Флоренции, где гостил на вилле своего приятеля Филиппо Сальвиати (которого обессмертил в своих великих Диалогах), когда до него дошли слухи, будто бы монах-доминиканец, отец Никколо Лорини, в частной беседе оспорил его взгляды. Галилей немедленно написал Лорини, прося дать объяснения. Лорини был пожилым джентльменом, которому уже исполнилось семьдесят лет, был он профессором церковной истории во Флоренции. В ответ доминиканец написал:

Мне никогда и в голову не приходило включаться в беседы подобного толка. (…) Я теряюсь в догадках, каковы основания могут быть для таких подозрений, поскольку сам я о подобном и не подумал бы. Действительно, правдой является то, что я, вовсе не из желания спорить, но только лишь ради того, чтобы не показаться отсталым тупицей, когда дискуссию начали другие люди, сказал несколько слов только лишь чтобы показать, что я жив. Я говорил, и сейчас скажу, что эти воззрения Иперникуса – или как там его зовут – похоже, враждебны божественному Писанию. Но все это меня мало беспокоит, поскольку у меня имеются и другие дела к исполнению (…)[307].

В следующем, 1613 году, случилась публикация "Солнечных пятен" и всеобщий их восторженный прием со стороны многих людей, включая и будущего папу римского. Все было просто замечательно. Но тут до Галилео дошел второй слух, на сей раз из Пизы. Он касался послеобеденной беседы за столом герцога Козимо. Этот банальный случай дал толчок тому, что впоследствии развилось в "величайший скандал в христианском мире".